– Значит, он в другой чаше? Вы полагали, что я их поменяю?..
Вместо ответа Марк сделал глоток из второго кубка. Герцог Ориджин нахмурился:
– Но вас прислали убить меня. Не говорите, что я ошибся!
– Вы правы, милорд.
– Только что вам представился отличный шанс. Возможно, единственный. Почему не воспользовались? Смалодушничали? Струсили?
Марк усмехнулся:
– Я хотел спросить вас, милорд. Будучи мертвым, вы бы вряд ли ответили.
– Каков, а?.. – обронил герцог.
Часовой сказал нечто о мужском органе Марка, сделанном из железа.
– Да уж, дерзости вам не занимать, это точно. Хорошо, считайте, что заслужили. Задавайте вопрос.
– Собственно, их два, милорд. Первый: хороша ли в постели леди Сибил?
Против воли Эрвин хохотнул.
– А второй?
– Что произошло в Запределье?
– Ого… Два вопроса – это много, Марк. Тем более – таких. Выберите один, и я отвечу.
Ворон потер подбородок.
– Запределье, милорд. Чем владыка провинился перед вами?
– Так вы не знаете?!.. О, боги, ну конечно! Адриан не послал бы вас сюда, знай вы хоть что-то о бригаде!
– О какой бригаде, милорд?..
Вместо ответа Эрвин открыл ларец с бумагами, вынул два письма, лежавшие на самом верху.
– В Запределье, любезный Марк, произошло много интересных событий. Какое-то время я даже был склонен расстраиваться из-за них и жаловаться на судьбу… Но теперь понимаю: в сравнении с тем, что случилось в Эвергарде, мой поход в Запределье – всего лишь загородная прогулка.
Эрвин протянул послу оба письма. Странная симметрия бросилась Марку в глаза. Таким же способом владыка сообщил ему о мятеже Ориджина – не сказал сам, а велел прочесть. Будто содержание было настолько мерзко, что пересказ замарал бы уста.
Марк прочел.
Слишком много мыслей, настоящая лавина. Он попытался выбрать главное – самую суть происходящего, и не смог. Каждая фраза в каждом из писем была настолько важна, что годилась стать сутью. Конец Великих Домов. Начало абсолютной монархии. Страшная месть владыки и переворот в Альмере. Неизбежное поражение Ориджинов. Персты Вильгельма!..
Марк отложил письма и поднял глаза. Герцог, внимательно наблюдавший за ним, спросил:
– Что думаете обо всем этом?
– Думаю, милорд, – честно сказал Ворон, – на вашем месте я отказался бы от мятежа. У вас не было шансов и до Перстов, а уж теперь… Поезжайте в столицу один, молите о прощении, примите милосердие Янмэй. Спустя пару лет вы умрете на каторге или на галере, но хоть спасете своих людей! Двадцать тысяч верных воинов отца – неужели вам их не жаль?
– Хотите сказать, – повел бровью герцог, – вас не смущают методы вашего господина? Ни возмущения, ни ужаса, ни упрека – ничего?..
– Хочу сказать, совесть владыки – это его совесть. Если он и должен ответить, то лишь перед Праматерью Янмэй. Не перед вами, милорд, и не передо мною.
– Ладно, – помедлив, кивнул Ориджин. – Нет смысла спорить. Пусть будет так.
– Милорд, вы обещали ответ и не дали. Что случилось в Запределье? Откуда взялась ненависть к императору?
– Запределье… Хорошо. Слушайте.
Эрвин рассказал – сухо и кратко, обрывчатыми резкими фразами, похожими на осколки стекла. На середине истории в комнату вернулся Деймон Ориджин и слушал вместе с Марком. Когда герцог умолк, кузен сказал:
– Скоро светает. Не хочешь лечь поспать?
– Что?.. – Эрвин будто не сразу вспомнил, где находится. – Спать?.. Зачем?.. Ах, ну да. Сперва нужно позаботиться о ночлеге для гостя. Кузен, выдели Марку уютнейшую из наших спален… пожалуй, в северном рукаве подземелья.
Усмешка Деймона наполнила Марка отвратным предчувствием.
– Милорд, мы послы… – напомнил он герцогу.
– Вот как!.. Кайр, будьте добры, осмотрите манжеты и ворот любезного посла. Найдите капсулы с ядом, предназначенным мне в дар. Затем проводите посла в камеру. Деймон, разбуди кастеляна, пусть назначит лучших мастеров допроса – посменно на будущие трое суток. И, конечно, не давайте нашему гостю сомкнуть глаз. Ни на минуту.
Часовой деловито ощупал ткань камзола, сорвал с манжет обе пустотелые пуговицы, выдернул из ворота крохотный пузырек. У Марка было несколько секунд, чтобы попытаться раскусить капсулу… Он не сделал этого. Замер, глядел на Эрвина, не веря в происходящее.
– Милорд, вы же знаете, что пытки – худший из способов допроса?
– Конечно, Марк, – с ноткой извинения ответил герцог. – И не подумайте, что я на вас в обиде… Но ведь вы – первый хитрец Империи. У меня нет мастеров, кто смог бы распознать вашу ложь. Так что остается лишь один способ.
Он махнул часовому, тот рывком поднял Марка на ноги.
– Милорд, мы должны подтвердить законность передачи…
– С этим прекрасно справится Итан Гледис. Держу пари, у него не было яда. К тому же, он дворянин, в отличие от вас.
* * *
– Где стоят искровые полки? Каковы планы императора? Что ты знаешь о бригаде Пауля?..
Есть такой способ допроса: на износ. Самый длительный и трудный для дознавателя. Но единственно эффективный, когда имеешь дело с крепким орешком.
Начинается с очень слабой боли: иглы, капли щелока. Неторопливо, размеренно, осторожно. Поверхность тела узника следует беречь, ее должно хватить на несколько суток. Нет задачи запугать или сломить – при данном методе не это главное. Есть задача – держать узника в состоянии непрерывного изнуряющего напряжения. И, конечно, не давать уснуть.
Раз за разом дознаватель ставит вопросы. Одни и те же, бесконечным повтором:
– Где искровые полки? Кто командует? Каковы планы императора?..
Поначалу узник молчит. Не знает, как вести себя. Надеется молчать как можно дольше. Вытерпеть пару лишних часов – узник почему-то считает это успехом. Но дознаватель и не добивается ответов. Все, что скажет или не скажет узник в первые сутки, не имеет значения. Вопросы ставятся лишь для того, чтобы приучить к ним жертву. Узник должен знать: в мире есть только боль и вопросы – ничего иного.
– Где стоят полки? Что ты знаешь о бригаде Пауля? Сколько есть говорящих Предметов?..
Узник молчит. Дознаватель роняет капли щелока на кожу связанного. Следит за лицом: узник не должен расслабляться. Ко всякой боли человек со временем привыкает, и это становится заметно: уходит напряжение мышц, тускнеют зрачки. Тогда воздействие нужно усилить. Проходит час за часом…
В какой-то момент узник открывает рот. Говорит:
– Хватит, прекратите! Я все расскажу, не надо больше.
Это ложь. Он еще очень далек от предела. Дознаватель не раз видел людей на пределе. Если дать узнику слово, он начнет врать. Стоит ли тратить время и бумагу?..
– Где находится бригада? Что ты знаешь о Перстах Вильгельма?.. – повторяет дознаватель, но едва узник собирается ответить, как в рот ему вгоняют кляп. Затем присыпают солью нанесенные прежде ранки и уходят. Тюремщикам тоже нужен отдых.
Спустя недолгое время является другой дознаватель – на смену. Глядит в помутневшие глаза узника. Тот впал в дремоту, а это недопустимо. Дознаватель берет что-то со стола и что-то делает со стопой узника…
– Где стоят полки? Что ты знаешь о бригаде? Сколько Перстов в распоряжении владыки?
Узник давится беззвучным воплем, дознаватель не спешит вынимать кляп. Кому охота глохнуть от крика? Неторопливо делает свое дело. В ход идет нечто тонкое и зазубренное. Сила воздействия нарастает медленно. Куда спешить?.. Еще только первые сутки…
Трижды узник почти впадает в забытье. Дознаватель вовремя замечает и меняет инструмент. Человек склонен привыкать к силе и характеру боли, потому необходимы перемены. Вопросы, однако, остаются прежними. Сливаются в атональную музыку вместе со скрипами железа и сопением узника.
– Где стоят полки? Каковы планы императора? Сколько поездов?..
Ему вынимают кляп и льют в глотку холодную воду. Когда поток иссякает, узник принимается сыпать словами:
– Полк Бесстрашный – под Излучиной, Несокрушимый и Стремительный – около…
Дознаватель качает головой и сует в огонь железный прут. Пока он греется, узник успевает выпалить еще десяток фраз. Все ложь, естественно, либо неважные детали. Предел еще очень, очень далек, пусть узнику и кажется иначе.
Прут с шипением ложится на кожу. Помощник палача сует в рот жертве кляп, чтобы не слышать воплей. Дальше все происходит в деловитой тишине. Еще час, еще, еще…
– Где находится бригада?.. Каковы планы?..
Тьма и огонь сменяют друг друга, раскачиваясь, как маятник. Перерыв – узник валится в темноту, в беспамятство. Новая вспышка боли тут же вытаскивает его обратно, на багровую поверхность. Сотая вспышка. Двухсотая. Дознаватель вновь сменяется. Идут вторые сутки.
