Она решительно сжала губы.
— Знаете, — сказала Корделия, — мне не слишком нравятся ваши методы. У меня… особое предубеждение к использованию лекарств без моего согласия. Я считаю, что это противозаконно.
— Но иногда необходимо. Данные оказываются гораздо чище, если испытуемый не знает о наблюдении. Это вполне этично, если впоследствии согласие получено.
— Согласие задним числом, вот как? — промурлыкала Корделия. Страх и ярость внутри нее закручивались в тугую пружину. Она с трудом удерживала на лице улыбку, не позволяя ей перейти в оскал. — Никогда не думала о таком юридическом варианте. Звучит… почти по-барраярски. Я не желаю, чтобы вы мною занимались, — резко добавила она.
Мехта сделала еще пометку и с улыбкой подняла голову.
— Это не выражение чувств, — подчеркнула Корделия. — Это официальное требование. Я отказываюсь принимать от вас дальнейшее лечение.
Собеседница понимающе кивнула. Что она, глухая?
— Потрясающий успех, — радостно констатировала Мехта. — Я не надеялась на этой неделе обнаружить реакцию отторжения.
— Что?
— Вы же не думаете, что, вложив в вас столько усилий, барраярцы не попытаются их защитить? Конечно, вы испытываете враждебность. Только не забывайте: это не ваши чувства. Завтра мы ими займемся.
— Нет, не займемся! — злость и отчаяние стянули голову железным обручем. — Вы уволены!
— Превосходно! — обрадовалась Мехта.
— Вы меня слышали? — вопросила Корделия. Черт, откуда эти визгливые нотки в голосе? Спокойнее, спокойнее…
— Капитан Нейсмит, напоминаю вам, что мы — люди военные. Я не состою с вами в обычных юридических отношениях врач-пациент. Мы оба действуем в соответствии с приказом, преследуя, как я имею основания полагать, воен… Ладно, не стоит. Достаточно будет сказать, что вы меня не нанимали и не можете уволить. Итак, до завтра.
Оставшись в одиночестве, Корделия просидела еще несколько часов, уставясь в стену и бездумно постукивая пяткой по дивану, пока мать не вернулась домой ужинать. На следующее утро она спозаранку ушла из дома и бродила по городу весь день до позднего вечера.
В тот же вечер, чувствуя себя безмерно усталой и одинокой, Корделия села писать свое первое письмо Форкосигану. Первый вариант она выбросила, не дойдя и до половины, сообразив, что ее письма наверняка будут читать посторонние, возможно — Иллиан. Второй вариант был более нейтральным. Она написала его от руки, на бумаге, и, поскольку вокруг никого не было, поцеловала перед тем, как запечатать в конверт. Отправка бумажной корреспонденции стоила очень дорого, но зато теперь они смогут прикоснуться к одному и тому же листку, Большего им пока не дано.
На следующее утро Мехта связалась с нею по видео-комму. Она сообщила Корделии, что та может успокоиться: возникли новые обстоятельства, и сегодняшний сеанс отменяется. О вчерашнем отсутствии своей строптивой пациентки она даже не упомянула.
Корделия испытывала немалое облегчение, но потом забеспокоилась. На всякий случай она опять ушла из дома. День можно было бы назвать приятным — если не считать стычки с журналистами, дежурившими в их квартирной шахте, и обнаружения слежки — ее неотступно сопровождали двое мужчин в очень неприметных гражданских саронгах. Саронги были популярны в прошлом году, а теперь в моду вошла экзотическая раскраска по голому телу — по крайней мере, для самых отважных. Корделия сумела освободиться от агентов, протащив их по порнографическому шоу «Посмотри и потрогай». Но в конце дня, когда она бродила по зоопарку Силика, они снова объявились.
На следующий день, точно в назначенное время, раздался звонок, и Корделия неохотно отправилась открывать. «Выдержу ли на этот раз? Мне начинает изменять воображение. Я так устала»…
У нее оборвалось сердце. В дверях стояли Мехта, коммодор Тейлор и здоровенный санитар. Вот этот, решила Корделия, справился бы даже с Ботари. Попятившись, она пригласила визитеров в гостиную. Мать сбежала на кухню якобы сварить кофе.
Коммодор Тейлор уселся и нервно откашлялся.
— Корделия, боюсь, что должен сказать нечто неприятное.
Корделия устроилась на подлокотнике кресла, приоткрыв зубы, как она надеялась, в хладнокровной улыбке.
— С-свалили на вас г-грязную работу? Одна из радостей командования. Валяйте.
— Мы должны попросить вас согласиться на госпитализацию для дальнейшего лечения.
Господи, ну вот. У нее начали подергиваться мышцы живота. Хорошо, что рубашка широкая — может, не заметят.
— Да? Почему? — осведомилась она небрежно.
— Мы опасаемся… мы очень сильно опасаемся, что барраярское программирование мышления, которому вы подверглись, оказалось гораздо более обширным, чем можно было предположить. По правде говоря, мы считаем… — Он сделал паузу и глубоко вздохнул, — что они пытались сделать вас своим агентом.
Кто это мы, Билл?
— Пытались — или сумели?
Тейлор отвел взгляд. Мехта холодно на него посмотрела.
— В этом наши мнения разделились…
Заметьте, господа, как тщательно он избегает местоимения «я», избегает личной ответственности… Что они задумали?
— …но то письмо, которое вы позавчера отправили барраярскому адмиралу, Форкосигану… Мы решили сначала предоставить вам возможность объяснений.
— П-понятно. — «Как вы смели!» — Думаю, вам известно, что Форкосиган сейчас вышел в отставку. Но, возможно, — она пригвоздила Тейлора взглядом, — вы сочтете нужным объяснить, по какому праву вы перехватываете и читаете мою личную переписку?
— Крайние меры безопасности. В связи с войной.
— Война закончилась.
Тут он смутился.
— Но шпионаж продолжается.
Скорее всего, так оно и есть. Корделия и сама не раз Думала о том, откуда Эзар Форбарра узнал о плазменных зеркалах, которые до войны были наиболее засекреченным оружием в арсенале Беты. Она нервно покачивала ногой.
— Мое письмо. — Мое письмо на бумаге… бумага заворачивает камень… — Она старалась говорить спокойно. — И что же вы узнали из моего письма, Билл?
— Ну, в том-то и дело. Над ним два дня работали наши лучшие шифровальщики, а также самые современные криптоаналитические программы. Проанализировали все, вплоть до молекулярного состава бумаги. Откровенно говоря, — он не без раздражения взглянул на Мехту, — я не убежден, что они что-то обнаружили.
«Да, — подумала Корделия, — вам этого не обнаружить. Тайна заключалась в поцелуе. А он не поддается никакому анализу».
Она мрачно вздохнула:
— Вы его отправили, когда изучили?
