Болтал он больше от того, чтобы не дать разыграться страху. Его, подлеца, пока не сожрал заживо, надо в зародыше топтать, топить и забалтывать. Впрочем, топить он уже попробовал. Не свезло.
– Ну? – спросил он, справившись с обувью. – Я готов. Куда двинем? Может, покажешь мне дорогу назад? В гостях, сам понимаешь, хорошо, а дома лучше.
Абориген развернулся и опять потопал к кустам.
Черт, что там у них, гнездо, что ли? И, кстати, где остальные? Помниться, было их пятеро или шестеро. Не мешало бы и спасибо сказать спасителю. Впрочем, он готов обойтись без церемоний. Можно обменяться любезностями и заочно. Лично Макс от такого поворота событий не отказался бы.
То, что он увидел метров через двадцать после того, как они вошли в подлесок, лишило его остатков напускного благодушия и желания трепаться, пусть даже и про себя.
Не шестеро, а с десяток мужчин разной степени заросшести сидели на корточках и, словно, раздумывая, глядели в одну точку. Точкой этой служил тот самый солдат. Он был откровенно плох, но еще жив. Причем у Макса сложилось впечатление, будто только что аборигены говорили между собой, решая судьбу этого землянина, и такое складывалось ощущение, что решили. Причем не в его пользу. Присутствовало в них что-то такое, фатальное, что ли.
Макс солдата этого впервые увидел только сегодня и перекинулся с ним едва десятком слов. В иных обстоятельствах забыл бы его уже через полчаса, как это происходило много и часто в той, прошлой, земной жизни. Случайные знакомые, болельщики, поклонники, мелкие недоброжелатели, официанты, полицейские, санитары, журналисты, букмекеры, соседи по гостинице – сотни и тысячи человек, из которых вспомнить он может едва несколько десятков, а то и меньше. Но этот солдат оказался сейчас чуть ли не самым родным, самым близким человеком в мире, хотя еще несколько часов назад он Максу не сильно понравился.
И он бросился вперед с ощущением, будто он грудью проламывает стену отчужденности, отгородившую раненого от остального мира. Даже не так, не отчуждение, а приговор. Именно приговор. Этот парень, в физическом смысле еще живой, по сути был уже мертв и, наверное, знает об этом.
Подскочив к нему, Макс рухнул на колени.
– Эй, парень! Как тебя?
– Маль…
Он дышал часто и говорил с трудом, на выдохах. Да что там говорил! Еле выталкивал из себя отдельные слоги, не в силах произнести слово целиком.
– Как? Не понял.
– Георг.
– Отлично. Как чувствуешь? Дай-ка я тебя посмотрю.
Георг лежал на боку, так что перевернуть его на грудь труда не составило. Как ни странно, мокрым он не был. Не суждено, значит, утонуть. Вспомнилось: «Кому на роду написано быть повешенным – не утонет». Вспомнил и сразу же суеверно отогнал эту мысль. Тьфу, тьфу.
– Поживешь еще, – проговорил он, глядя на пропитавшую комбез кровь. Крови было много, в том числе и на земле.
Жокер не врач, по пятну количество литров определить не в состоянии, однако ж ясно, положение у парня критическое. Если только уже не перешагнуло за эту грань.
Пулевое отверстие находилось в районе правой лопатки. Осторожно оттянув набрякшую ткань, сунул в отверстие палец и попытался порвать комбез, но тот не поддался; военное ведомство порой не скупиться на качественную материю. При этом от его попытки парень тяжело, надрывно взвыл, причем в этом вопле была не только боль, но и, как показалось Максу, обреченность.
Он обернулся и крикнул:
– Нож дайте!
На него смотрели с интересом, но не более того. Как на дешевый, не очень интересный зрителям балаган, который отчего бы и не посмотреть, хотя это вовсе и не обязательно.
– Чего уставились, пеньки?! – взъярился Макс. – Ножа жалко? Нож…
Он захлебнулся криком и возмущением, не сумев закончить фразу. Нет, ну в самом деле! Тоже ведь, гады, нашли забаву, нет чтобы человеку помочь.
И вдруг, к его изумлению, ближайший к нему абориген вытянул из-за спины широкий клинок и, не вставая, метнул его. Макс испугался, подумав, что все, конец пришел. Доорался. И чего орал, не дома ведь. Кранты. Он только успел слегка отшатнуться.
Но металл, сверкнув в воздухе, воткнулся в землю в полуметре от его ботинка.
Макс перевел дух и, берясь за рукоятку, пробормотал: «Мерси». Набольшее его не хватило. Даже на то, чтобы хоть взглядом поблагодарить аборигена. Он очень сильно испугался. По-настоящему.
Выдернув клинок, придирчиво осмотрел лезвие и вытер его о мокрую штанину, оставляя на ней темную земляную дорожку. Потом, стараясь действовать аккуратно, взрезал комбез и гигроскопичную майку под ним.
Ранка казалась маленькой, незначительной, почти несерьезной. В такую даже мизинец не просунешь. Но из нее толчками вытекала кровь.
Как и многие спортсмены, частенько получающие травмы, Макс был знаком с человеческой анатомией и умел оказывать первую помощь. Не больно-то профессионально и уж совсем не как врач, но общее представление имел. Совершенно очевидно, что парню его любительские знания во врачевании не помогут. Тут требуется по меньшей мере хирург, способный извлечь пулю и провести другие манипуляции. К тому же, если судить по объему кровопотери, перебита артерия, а это вообще отдельная статья. Но за неимением гербовой пишем, как говорится, на простой.
Он перевел взгляд на бедро парня. Его карман, где должна была храниться аптечка, опал пустотой. Кстати, коммуникатора на его руке тоже не наблюдалось. Ну, конечно!
Отложив клинок в сторону – кстати, острый! – Макс показал пальцем на этот карман, после чего протянул руку просящим жестом.
– Аптечка. Лекарства. Дайте. Понятно? То, что было здесь. Сюда. Мне. Или чего, жалко? Лекарства надо! Где они? Ну? Покажите, я сам схожу. Вот здесь было! Где? Коробочка такая! – он попытался изобразить ее руками. – Неужели не понятно? С крестом. Ну дайте же!
Другой, не тот, что кидал ему кинжал, а тот, что сидел подальше, переглянулся со своими, молча встал и ушел в кусты, откуда меньше чем через минуту вернулся с аптечкой в руке. Подошел к Максу, протянул и остался стоять, сверху вниз глядя за его манипуляциями.
Макс принялся один за другим вкалывать препараты. Обезболивающее, кровоостанавливающее, антишок, еще что-то, на первый взгляд подходящее.
– Сейчас, парень, еще минуту. Потерпи, – приговаривал он, меняя один шприц тюбик на другой. – Сейчас подействует. Пара минут еще и все.
Влажным тампоном очистив края пулевого отверстия, залепил его пластырем. Плотный, с толстым активным слоем – почти такие же используют и спортсмены; они славятся тем, что очень быстро, чуть ли не за считанные часы заживляют самые нехорошие раны. Только вряд ли это относится к тем, что нанесены огнестрельным оружием.
