— Нет-нет… То есть да, один вопрос: кого же надо будет восстановить?
— Разве есть неясность? — удивился Б.Ф.Строганов. — Товарища Сталина, конечно!
— Иосифа Виссарионовича, кого же еще! — поддержал товарищ Демокра… Домкратьев, то есть, простите.
Землянин даже не успел осмыслить услышанное, и тем более — продолжить разговор. Потому что неизвестно откуда возникший товарищ уже вежливо взял его под локоток и вел к выходу, а там к лифту, а внизу — к подъезду и на улицу, где ждала машина. Нет, не персональный лимузин, а всего лишь дежурная «волга», но тоже очень хорошая, с телефоном и другими причиндалами.
— Куда везти? — спросил водитель.
Землянин механически назвал адрес. Он еще не успел прийти в себя.
Дома он оказался, когда Сеня уже успела уйти. Хорошо, наверное, что так. Потому что был он не в себе.
А Сеня с мамой Землянина наговорилась вдосталь и поэтому припозднилась. Когда она вышла во двор, было уже совсем темно. А жили Землянины в одном из таких московских дворов, что еще сохранились от доисторической эпохи. Чтобы попасть в такой двор, надо прежде миновать два других, проходных, в этот час пустынных и, как правило, очень плохо освещенных, а то и вовсе темных.
Сеня, однако же, смело канула во мглу. А из соседнего подъезда как раз в это время вышел капитан Тригорьев. Он заходил там к одному человеку, побеседовать для профилактики. Вышел — и увидел, как в темноте удаляется светлая фигурка. Зрительная память у Тригорьева была прекрасной и подсказала ему, что девушка со спины напоминает Сеню. Он ведь впервые встретил ее тоже в темноте — и вот, запомнилось.
Тригорьев постоял, доставая сигарету и прикуривая: курить в чужих квартирах он себе, как правило, не позволял. Пламя спички слегка ослепило его, а когда он снова посмотрел, то ему почудилось, что в соседнем дворе, куда уже прошла девушка, произошло какое-то движение, а именно: к ее светлой фигурке с разных сторон подскочили три тени и началась какая-то возня.
Тригорьеву не нравилось, когда насиловали женщин. А тут как раз можно было предположить такое. И капитан, не раздумывая, кинулся на помощь. Стартовая скорость у него была хорошей, мощный такой рывок. Тригорьев всегда поддерживал себя в хорошей форме.
Но как ни спешил он — только считанные секунды заняла пробежка, — опоздал.
Когда он подбежал, только тихие стоны доносились снизу, с асфальта.
Тригорьев вынул фонарик и посветил.
Три парня валялись на земле в очень неудобных позах. Один из них постанывал, другой молчал, отключившись. Третий, менее других пострадавший, открыл глаза и, таращась на свет, медленно приподнялся и сел.
— Во гля! — сказал он. — Во дает!
— Так-так, — сказал Тригорьев. — Узнаю красавца. Что же вы так, Петя, сплоховали? Хотели повеселиться, а тут — вон как вас!
— Да мы ничего, — глубоко обиженным голосом сказал Петя. — Хотели, это, в кино пригласить, боле ничего, гля буду…
— Не выражайся, — остановил его Тригорьев.
— А я что, я разве не так сказал? — удивился Петя. — Я говорю, мы по-хорошему, хотели в кино пригласить. А дальше — я и не знаю, как и что. Вырубили меня. Ну, девки у нас пошли… — Он перевел взгляд на лежавшего ближе. — Шурка, эй… Оживай, киря… Начальник пришел… Ну что, начальник: забирать будешь? Так мы же ничего не сделали!
— Ну да, — сказал Тригорьев. — Вы потерпевшие.
— А что? — сказал Петя. — Мы и есть потерпевшие. Ты вот эту девку найди, и с нее спрашивай. А мы при чем?
— Ладно, — сказал Тригорьев, усмехнувшись. — Домой своим ходом доберетесь? Или машину прислать?
— Чем вашу машину, так мы лучше раком доползем, — сообщил Петя. — Только помоги в сторону оттащить, пока очнутся, а то мы на самом ходу. И не пили ведь… — это он пробормотал уже скорее про себя.
"Да, — подумал Тригорьев, когда, оказав помощь и убедившись, что жизни пострадавших опасность не угрожает к серьезных повреждений их здоровью тоже не причинено. — Профессионально сделано. Очень даже. Так оперативник бы мог. ОМОНовец. Десантник. Или…
М-да, — думал он, идя по переулку. — Или…"
Машина с Земляниным проскользнула мимо него, но участковый его не заметил: машина была типа «малый членовоз» и к его компетенции, в общем, не относилась.
Землянин же, войдя в квартиру, застал мать в одиночестве, занятую вытиранием чайной посуды, вымытой еще вдвоем с Сеней. Он даже не поинтересовался, как поговорили. Сел в комнате за стол, подпер голову кулаками и стал то ли думать, то ли переживать — кто знает.
В свои мысли была погружена и мама. Она думала о том, как начать разговор, который — она понимала — будет нелегким. И чисто механически спросила:
— Чай пить будешь?
На что Землянин столь же механически ответил:
— Буду, буду.
— Сейчас подогрею.
Сказав это, она продолжала расставлять посуду, сын же ее все так же сидел за столом.
Мама нашла, наконец, как ей показалось, самый удобный подход к щекотливому разговору.
— Ну как, — спросила она, налив наконец сыну стакан чаю, — удалось тебе поговорить о нашей судьбе?
Зная своего сына, она не сомневалась, что не удалось. И когда он признает это, самое время будет предложить ему подсказанный умницей Сеней вариант.
— Удалось, — ответил он все тем же отрешенным тоном.
— Правда? — удивилась она. — И что? Отказали, конечно?
— Все в порядке, — ответил он нехотя.
— Не может быть, Вадик! — воскликнула она, искренне удивленная. — Что, согласились выдать документы? И когда же?
— Может быть, и завтра. Вот составлю список…
— Вадим, но это же чудесно! Победа! Виктория! Счастье! Но тебя, кажется, не радует, что твоя мать снова ощутит себя человеком?
— Радует, — тускло ответил сын.
— В таком случае, я отказываюсь понять…
— Мама, — сказал он. — Ты когда-нибудь была проституткой?
— Ну, знаешь ли! — сказала мама возмущенно и гневно. — Я считаю, что ты должен немедленно извиниться!
— Да, конечно. Прости. И все же. Я знаю, что не была. Но скажи: есть ли в мире что-то, что могло бы толкнуть тебя на панель? Есть ли плата, за которую ты согласилась бы…
Она поняла, что сын спрашивает всерьез и что это важно.
— Знаешь, легче всего было бы сказать «нет»… Но если чистосердечно… Когда ты был маленьким, да и не только тогда… если бы нужно было лечь с кем-то, чтобы спасти тебя от голодной смерти или отдаться за, допустим, лекарство, которым можно было бы вылечить тебя и которого никак иначе не достать, то я бы… честное слово…
Землянин встал и поцеловал ее.
— Спасибо, мамочка. Я знаю, ты ради меня… И я, конечно, должен… Но, наверное, это было бы нелегко?
