Готфрид надеялся получить ответы если уж не на все свои вопросы, так хотя бы на часть из них, у самих русских пилотов. Им некуда было бежать. Подлесок, неподалеку от которого они упали, было так же тяжело назвать лесом, как лысину - шевелюрой. Но потом она все-таки начинала обрастать волосами. Километрах в пяти к востоку чахлые заросли переходили в настоящий густой лес, в котором при удаче можно и затеряться. Об этом русские наверняка знали, но у них просто не хватит времени туда добраться.
- База, вызывает "Кондор-6". Как слышите меня? Прием. - Готфрид поднес к губам микрофон, соединенный спиральным жгутом с рацией.
- "Кондор-6", База. Слышим хорошо. Прием, - в наушниках голос перемешивался с треском.
- Мы заклевали его. Записывайте координаты.
- Поздравляю, "Кондор-6". Самокатчики уже в пути. Что с остальными?
- Боюсь, что ими теперь может заинтересоваться только похоронная команда.
- Понял. Их мы тоже вышлем. Возвращайся на базу. Отбой.
Русских оказалось десять. Готфрид пересчитал их только для того, чтобы узнать, сколько бутылок шампанского ему сегодня понадобится. Вечером он намеревался угостить пленников. Его удивило, что экипаж "Муромца" был таким многочисленным. Судя по донесениям разведки, он не должен превышать восьми человек. Но Готфрид уже привык к тому, что сведения, полученные разведчиками, как и информация, которую предоставляют метеорологи, часто оказываются не очень точными.
Они так утюжили кабину и салон, а в результате выходило, что все пули прошли мимо. Хотя, возможно, кто-то из русских все-таки убит. Это означало, что экипаж аэроплана был еще многочисленнее.
Запасы шампанского, которое Готфрид привез из Франции, почти растаяли. "Еще одна такая победа, и угощать пленных будет нечем. Придется выпрашивать у менее удачливых пилотов. Но они вряд ли дадут. Нет, - подумал Готфрид, - сбивать бомбардировщики невыгодно. Истребители или разведчики гораздо практичнее. Количество побед такое же, а шампанского на пленных уходит не в сравнение меньше. Настало время, когда его надо экономить. Неизвестно, пошлют ли когда-нибудь эскадру опять во Францию".
Бомбардировщик походил сейчас на покосившийся, подгнивший во многих местах сарай. Он все же был еще не совсем разрушен. Конечно, восстановлению "Илья Муромец" не подлежал и вновь летать никогда не будет. Но инженеры могли получить здесь массу полезной информации.
Эту победу вряд ли припишут ему одному. К тому же Готфрид сделал не самую основную работу. Ее выполнили Пауль и Гельмут, но им теперь все безразлично. Их аэропланы уже догорели, а огонь оставил от людей только обугленные кости. Какая разница, поставят ли на их могилах обычные деревянные кресты, или возведут монумент, к которому будут приводить детишек и рассказывать им о героях минувшей войны. Готфрид мог приписать всю заслугу себе. Все равно опровергнуть его уже никто не мог. Хотя, зачем пачкаться? До "Голубого креста" далеко, а "Муромца" не засчитают за несколько побед. Но крест за доблесть ему обеспечен. Приятно сознавать, что именно он разрушил миф о том, что "Муромца" невозможно сбить.
Но он слишком долго размышлял, кружась над русскими пилотами. Один из них достал что-то из кармана, повертел в руках, а потом швырнул в аэроплан.
- Черт! - прошептал Готфрид, растягивая гласную.
Не надо было обладать высоким интеллектом, чтобы догадаться, что затем произойдет.
Яркая вспышка расколола "Муромца". Он загорелся весь разом, точно его сделали из сухих досок, пропитанных смолой. Земля вокруг бомбардировщика почернела от нестерпимого жара, воздух накалился, стал зыбким, будто все происходящее было миражом, который сейчас рассеется. Но едкий дым, смерчем поднявшийся к небесам, ехидно подтверждал, что все происходящее, увы, правда. Пропеллер успел почти разметать его, но ветер бросил горсть дыма прямо в лицо Готфрида, забил ему ноздри и гортань, как кляпом.
Как бы самокатчики ни спешили, теперь они найдут только головешки. Готфрид сделал вираж над догорающим аэропланом. Ему показалось, что русские пилоты смеются. Они заслуживали того, чтобы воздать им почести. "Альбатрос" покачал на прощание крыльями и повернул к базе.
Слухи об эксцентричных проделках пилотов эскадры "Кондор" были у всех на устах. Это касалось абсолютно всего, начиная от одежды и заканчивая поведением в общественных местах. Слухи окружали эскадру, поэтому когда "Кондор" прибывал на новое место, то все уже знали, что эти ребята немного не в себе и лучше от них держаться на расстоянии. К эскадре приклеилось несколько прозвищ, среди которых наибольшее распостранение получили "Воздушный цирк" и "Цирк на крыльях", а пилотов эскадры называли либо клоунами, либо даже пугалами. Но дело свое они знали превосходно. Командир эскадры полковник Вернер фон Терпц был для них богом, сошедшим на землю. Но частенько он возвращался на небеса, и в это время остальные могли у него поучиться, как надо летать. Его приказы выполнялись беспрекословно. Приказы остальных можно было принимать к сведению, но вовсе не обязательно им следовать. Связываться с полковником опасались как свои, так и чужие, но и те, и другие его уважали.
Как только разведчик обнаружил "Муромца", он сообщил о его координатах, скорости и направлении движения в эскадру. В небо на перехват было поднято три "Альбатроса" - все, что на тот момент было на аэродроме, потому что остальные пилоты уже выполняли какие-то задания, в том числе и подполковник. Когда он вернется, то будет опечален, что охота прошла стороной. Фон Терпц любил крупную дичь. Новая радиограмма ушла в штаб сухопутных войск. В ней предлагалось выслать самокатчиков на поиски сбитого бомбардировщика и оставшихся в живых русских пилотов. Эту информацию восприняли с некоторой долей сомнения и иронии. "Альбатросы" тогда еще не уничтожили "Муромца", а главное - никому не удавалось сбить этот тяжелый русский бомбардировщик. Но игнорировать сообщение в штабе не стали.
Эти земли вот уже несколько столетий переходили из одних рук в другие и лишь полякам, которые здесь жили, они давно не принадлежали. Как только Россия вступила в Антанту, служба немецкой внешней разведки через свою агентурную сеть стала собирать информацию о том, насколько реально поднять в этих областях восстание, которое могло бы сковать передвижение русских частей и тем самым способствовать успешному наступлению германских войск. О Костюшко здесь давно забыли, а тем более о тех временах, когда Речь Посполитая могла позволить своим солдатам совершать набеги далеко в глубь российского государства. Разжигание сепаратистских настроений имело под собой слишком плохую почву. Чтобы она стала плодородной, ее нужно было удобрять много-много лет. Деньги утекали как в бездонную бочку, образуя существенную брешь в германском бюджете. Чахлые ростки сепаратизма мгновенно выкорчевывались властями, которые либо уничтожали их, либо пересаживали в Сибирь. А там климат был неблагоприятным. Шпионы попадали в лапы русской контрразведки чаще всего в очень плохом состоянии духа и тела. С ними успевали "поговорить" местные жители.
