– Господи, да зачем? – удивился он. – Охранники охраняют ядерный могильник, а он охраняет нас лучше самых надежных охранных систем. Хотя охранные системы и у нас есть, кое-что вы видели. В остальном мы обходимся своими силами. Сводим, так сказать, к минимуму человеческий фактор. Слышали поговорку «что знают двое, то знает свинья»?
– Конечно. Но нас тут уже трое, а всего, наверное…
– Гораздо больше, – подхватил он. – Да. Но вы поймете, почему нельзя иначе, и поймете скоро. Обещаю. Мы уже почти пришли.
– А экспресс-вариант, о котором вы говорили, это что? Насчет меня?
Магазинер вздохнул.
– Зачем вы спрашиваете, раз сами догадались? Да, при нормальном развитии событий вы должны были увидеть… то, что увидите, не сейчас, а несколько позже. Но теперь уж ничего не попишешь. Об этом мы поговорим позже, если пожелаете.
Я желал немедленно, но он уже подвел меня к очередной двери. Эта дверь была всем дверям дверь, я таких прежде не встречал. Особой подозрительностью и страстью к выпытыванию личных идентификационных данных она не отличалась, а вот монументальностью – да. Думаю, ни один золотой запас прежних стран Земли не хранился под защитой такой двери, не говоря уже о противоатомных бункерах лидеров оных стран, секретных биолабораториях и тому подобных помещениях. Эти-то что здесь хранят?
Мы очутились в круглом зале. Вся центральная его часть была отгорожена от нас цилиндрическим барьером из стекла, наверняка очень толстого и прочного. Кольцевая зона между стенами зала и стеклом представляла собой этакую обзорную галерею, какие бывают вокруг громоздких, но тонких механизмов, предназначенных не столько для работы, сколько для экскурсий. А за стеклом я увидел нечто.
Не спрашивайте меня, на что оно было похоже. Ни на что. Я искал и не мог найти в воображении никаких аналогов, чтобы иметь возможность ограничиться двумя-тремя словами. Когда-то оно, вероятно, напоминало – во всяком случае, снаружи – некую конструкцию метров шести длиной и около трех шириной, очень функциональную по виду и совершенно незнакомых очертаний. Но в ней хорошо покопались, и то, что снаружи выглядело изделием, внутри оказалось смесью механизмов, живых тканей и каких-то растущих вверх сосулек и ветвистых образований, смахивающих то ли на мертвые растения, то ли на причудливые сталагмиты. Приглядевшись, я понял, что «растения» не вполне мертвы – они едва заметно шевелились, по их «ветвям» то и дело пробегали непонятные волны, и эта пульсация удивительно неприятно действовала на нервы. Будь я чисто художественной натурой – отвернулся бы с отвращением.
Но я смотрел. Кого не привлекает странное, с тем я и знаться не желаю. Я смотрел и уже понимал: это не может быть продуктом земных технологий. Многочисленные прозрачные шланги с побулькивающими в них растворами, кабели, щупы и прочее, подведенное к этому, было земным, а само это – нет. А Магазинер молчал, ожидая, когда я насмотрюсь вдоволь, и, конечно, пребывал в уверенности, что я сам начну задавать вопросы.
Он не ошибся.
– Это и есть чужой? – спросил я. – Или это корабль, биозонд?
– Чужой, – ответил Моше Хаимович. – Единственный чужой, о котором мы точно знаем: он существует. Странное существо: полуорганизм-полумашина. Сам себе космический корабль, сам себе кто угодно.
– Мертвый, конечно?
– Нет.
Наверное, никто не удивлялся так сильно с того времени, как Галилей навел на небо трубу и обнаружил, что Млечный Путь состоит из бесчисленных звезд, а на Солнце есть пятна.
– Неужели живой?!
– Тоже нет. Он не мертв, но и не жив. Ближайший, хотя и очень приблизительный аналог такого состояния у человека – летаргический сон, только не надо здесь увлекаться аналогиями. У этого существа не может быть летаргического сна в нашем понимании. Тут что-то совершенно иное. Мы еще далеки от понимания – что именно, хотя занимаемся его изучением уже шестой десяток лет…
– Сколько-сколько?!
– Вы не ослышались, – кивнул Магазинер. – Именно столько. Больше полувека. Еще с доэкипажных времен. Этот чужой – тот еще орешек. Если бы мы могли анатомировать его… но это, знаете ли, может оказаться крайне опасным занятием. Не только для нас – для всей планеты. К тому же мы ни в коем случае не можем позволить себе умертвить объект – это было бы чрезмерной расточительностью, не говоря уже о риске общепланетного масштаба и некоторых других соображениях. Сами понимаете, при таких условиях изучение идет медленно. Кое-чего мы достигли, но… – Он развел руками. – Впрочем, если вы о практическом применении, то могу сказать, что, изучая чужого, мы нашли шестнадцать новых вирофагов. Три из них после небольшой модификации были внедрены в медицину. Кроме того…
– Два вопроса, – перебил я Моше Хаимовича. – Можно?
Он усмехнулся:
– К чему спрашивать? Вы ведь зададите их и без позволения… Валяйте.
– Вопрос первый: кем было санкционировано изучение чужого? Кто вообще в курсе? Капитанский Совет? Лично Капитан?
– Он не в курсе, – ответил Магазинер. – Давайте ваш второй вопрос.
– Как получилось, что чужие позволили вам держать в плену и подвергать изучению одного из них?
– Хороший вопрос. Я думал, что вы зададите его первым. Этот чужой – единственный, известный нам. Не скажу, что других не существует, но предполагаю – точнее, мы предполагаем, – что этот утерял связь со своей цивилизацией. В какой части Вселенной находится последняя, мы не имеем никакого понятия. Точно известно лишь одно: эта цивилизация никак не воздействует на Экипаж. Очень может быть, что она и понятия не имеет о нашем существовании…
Скорее я поверил бы, что дважды два – пять, а Волга течет из Каспия на север и впадает в Ледовитый океан.
– Кто же тогда бомбардирует нас? – пробормотал я и осекся.
Начал догадываться.
Стремилась ввысь душа твоя —
Родишься вновь с мечтою…
– Может, коньяку? – участливо предложил Магазинер. – Или лучше водки? Ведь вы водку предпочитаете? Поверьте опытному человеку, такой разговор, как у нас с вами будет, не стоит вести совсем уж на трезвую голову.
– У вас тут и коньяк есть? – пробормотал я.
– Соврал. Коньяка нет. И водки нет. Есть медицинский спирт и красное сухое вино.
– Тогда вино. – Я и без спирта чувствовал себя достаточно оглушенным. – Нет, стойте! Вино потом. Как к вам попал этот чужой? Почему он здесь, а не…
– Терпение, – прервал меня Магазинер. – Постойте тут две минуты. Я сейчас вернусь.
Пыхтящим дирижаблем он выплыл из помещения. А я остался торчать на галерее с полным сумбуром в голове и потому злящийся, но кое о чем догадывающийся и оттого злящийся еще сильнее. Наверное, я выкинул бы какую-нибудь штуку, о которой потом крепко пожалел бы, если бы только злился, а не был ошарашен и, что греха таить, отчасти восхищен. Это надо же такому случиться – чужой в распоряжении людей! Я глядел сквозь стекло на его раскуроченную обшивку, на вывернутые наружу инопланетные потроха, и гадал, где у чужого естественная плоть, а где техногенное не пойми что. Странная тварь… Уж точно не земная и, пожалуй, не имитация. Нет, безусловно, не имитация. Настоящий чужой. Вот, значит, ты каков, приятель… Пленен нами и ни жив, ни мертв. В полной власти существ, которые по своему развитию не сильно отличаются от бабуинов – с твоей, понятно, точки зрения. А наша точка зрения тебя, вероятно, не волнует? Понимаю… Но все же ты влип, гость издалека. Ты, а не мы. Кто попал в лапы к бабуинам, доля того незавидна. И мы аккуратнейшим образом довыпотрошим тебя, сколько бы времени и сил это ни отняло, и постигнем тебя, и поймем, что ты такое, и употребим добытое знание к нашей, бабуиньей пользе…
Так думал я, пока дрожь не прошла по моему хребту сверху донизу. Такое бывает в кошмарном сне, когда при попытке бежать от страшной опасности не можешь шевельнуть ни одним мускулом – и вот тогда становится по-настоящему страшно, так страшно, как наяву и не бывает. Наяву ведь совсем другой страх – мобилизующий, а не наоборот. Во всяком случае, у меня именно так, а как у вас – не знаю. Со страху я могу начудить, но уж точно не впаду в постыдный столбняк. Кролик я вам перед удавом? Лягушка перед ужом? Черта с два и хрена лысого!
Так думал я о себе – и ошибался. Я оцепенел, и страх вползал в меня, как медленный яд, проникая в каждую клетку, не торопясь, смакуя свою работу. Не я собирался изучать чужого – чужой изучал меня, рассматривая подробно снаружи и изнутри. Мертв он был или жив, но он заинтересовался мною, и от этого меня бросило сначала в озноб, потом в жар.
Выдержит ли стекло, спасет ли? Я думал только об этом и понимал, конечно, что меня отделяет от чужого не простое стекло, а толстая многослойная склейка с полимерными прослойками, способная выдержать таранный удар бронетранспортера, – но что такое бронетранспортер по сравнению с этим? Смешно и говорить о бронетранспортере…
