– Вы поступили весьма опрометчиво. Это было очень опасно, – сказал инспектор.
– Я вцепилась ему в руку, но он стряхнул меня, а второй, должно быть, меня ударил, и что было дальше, я не помню. Мэри, горничная, услышала шум и стала в окно звать на помощь. Ее крик услышали полицейские, но, когда они прибежали, этих бандитов уже не было.
– Что они унесли?
– Я не думаю, что пропало что-то ценное. В вещах моего сына не могло быть ничего такого.
– Эти люди оставили какие-то следы?
– Кажется, я выбила из руки того негодяя листок. Скомканная бумажка валялась на полу. Там что-то написано рукой моего сына.
– И это означает, что нам она вряд ли пригодится, – сказал инспектор. – Вот если бы мы заполучили почерк преступника…
– Да, действительно, – кивнул Холмс. – А еще лучше, самого преступника… Но я все же хотел бы увидеть листок.
Инспектор извлек из записной книжки сложенный лист бумаги.
– Я никогда ничего не оставляю без внимания. Даже мелочь, – значительным голосом произнес он. – Это вам мой совет, мистер Холмс. Двадцать лет службы меня кое-чему научили. Всегда есть шанс обнаружить какой-нибудь отпечаток пальца или что-то в этом роде. Холмс тщательно изучил листок.
– Что это, по-вашему, инспектор?
– Похоже на окончание какого-то странного романа.
– Да, это в самом деле может оказаться окончанием необычной истории, – сказал Холмс. – Вы обратили внимание на цифру вверху страницы? Двести сорок пять. Где же остальные двести сорок четыре страницы?
– Я полагаю, их забрал грабитель. Что и говорить, ценное приобретение!
– Вам не кажется довольно странным, что ради этих бумаг они пошли даже на незаконное проникновение в дом? Вам это о чем-нибудь говорит, инспектор?
– Говорит, сэр. Они схватили первое, что попалось под руку. Как говорится, на здоровье.
– Но почему они решили рыться в вещах сына? – спросила миссис Мейберли.
– Очевидно, внизу ничего ценного они не нашли, поэтому решили попытать счастья наверху. Я себе это так представляю. А вы, мистер Холмс?
– Мне нужно все это обдумать, инспектор. Ватсон, пойдемте к окну.
Когда мы подошли к окну, он прочитал отрывок текста, записанного на странице, который начинался с середины предложения. Вот что там было написано:
«… лицо заливала кровь из порезов и ссадин, но только он не замечал этого, потому что сердце его облилось кровью в тот миг, когда он увидел эти прекрасные глаза, глаза, ради которых он готов был отдать жизнь, глаза, которые теперь взирали на его унижение и муки. Она улыбнулась… О да, сомнений быть не могло, она улыбнулась, как бессердечный демон, когда он посмотрел на нее. И это был тот миг, когда любовь умерла, и родилась ненависть. У мужчины должна быть в жизни цель. Если это не будут ваши объятия, миледи, пусть же моей целью станут месть и ваша погибель».
– Странная грамматика! – усмехнулся Холмс, возвращая бумагу инспектору. – Вы заметили, как «он» неожиданно превратился в «моей»? Автора так увлекло его же собственное повествование, что в самый напряженный момент он представил себя на месте персонажа.
– Да и вообще написано так себе, – заметил инспектор, пряча лист обратно в записную книжку. – Вы что, уже уходите, мистер Холмс?
– Раз дело находится в таких опытных руках, я думаю, мне здесь больше делать нечего. Да, миссис Мейберли, вы, кажется, говорили, что хотели бы повидать свет?
– Я всю жизнь об этом мечтаю, мистер Холмс.
– И куда бы вы хотели отправиться? В Каир, на Мадейру{84}, на Ривьеру?
– О, если бы у меня были деньги, я бы объездила весь мир.
– Понятно. Весь мир. Ну что ж, всего доброго, вечером я, возможно, еще свяжусь с вами.
Когда мы проходили мимо окна, я краем глаза заметил, как инспектор, улыбаясь, покачал головой. «И почему все умные люди немного сумасшедшие?» – было написано у него на лице.
– Итак, Ватсон, наше небольшое приключение подходит к концу, – сказал Холмс, когда мы снова оказались в самом сердце вечно шумного Лондона. – Я думаю, нам не стоит откладывать дело в долгий ящик. Покончим с этим как можно скорее, и было бы хорошо, если бы вы отправились вместе со мной, поскольку встречаться с такой леди, как Айседора Кляйн, безопаснее в присутствии свидетелей.
Мы взяли кеб, Холмс назвал какой-то адрес на Гроувенорсквер и почти всю дорогу сидел, погрузившись в раздумья.
Но неожиданно он очнулся.
– Да, кстати, Ватсон, я полагаю, вам уже все ясно?
– Честно говоря, нет. Я только могу догадываться, что мы направляемся к леди, которая стоит за всем этим.
– Совершенно верно. Но неужели имя Айседоры Кляйн вам ничего не говорит? Она ведь в свое время была первейшей красавицей. С ней не могла сравниться ни одна женщина. Она чистокровная испанка, ее род ведет свое начало от грозных конкистадоров{85}, и предки ее несколько веков были правителями Пернамбуку. Она вышла замуж за старого немца, сахарного короля Кляйна, и вскоре стала богатейшей и красивейшей вдовой в мире. Потом какое-то время она посвятила удовлетворению своих прихотей. Сменила нескольких любовников, и Дуглас Мейберли, один из самых ярких мужчин Лондона, оказался в их числе. Только он воспринимал их отношения намного серьезнее. Он ведь не был пустым светским красавцем. Это был сильный и гордый мужчина, который отдался своему чувству полностью и ожидал того же в ответ. Но, увы, эта женщина – настоящая «belle dame sans merci»[7], о которых так любят писать в романах. Удовлетворив каприз, она выбрасывает мужчину, как старую ненужную вещь, и, если ему недостаточно ее слов, она знает, как объяснить это ему доходчивее.
– Так значит, то был рассказ о нем самом…
– Ну вот, наконец-то вы начинаете понимать что к чему. Я слышал, она собирается выйти замуж за молодого герцога Ломондского, который чуть ли не в сыновья ей годится. Мамаша его светлости и рада бы не заметить такой разницы в возрасте, но назревает большой скандал, а это совсем другое дело, поэтому в категорической форме… Но мы уже на месте.
Это был один из красивейших домов Вест-Энда. Лакей, бесстрастный, словно некий механизм, принял наши карточки и вернулся с сообщением о том, что леди нет дома.
– О, в таком случае мы подождем, пока она вернется, – жизнерадостно отозвался Холмс.
Работа отлаженного механизма, очевидно, дала сбой. Лакей покосился на нас.
– Нет дома означает, что ее нет дома для вас, – пояснил он.
– Хорошо! – еще больше обрадовался Холмс. – Значит, нам и ждать не придется. Будьте добры, передайте эту записку вашей хозяйке.
Он написал несколько слов в своей записной книжке, вырвал листок, сложил его и передал лакею.
