Уже давно он видел только свою тень с головой-шаром, монотонно бредущую перед ним. Все тяжелее становился скафандр и мешок с грузом тоже. При земном притяжении он был бы вообще неподъемным. Груз этот, чем дальше, тем более и более казался бессмысленным. А еще и это ружье. Платон все чаще думал, что пора бросить его — оно окончательно стало ненужным. Но сделать этого не мог — как будто было необходимо переступить через что-то внутри.
Все они шли и шли, из последних сил, но никто не решался первым предложить остановиться. Наконец, Платон не выдержал: сел, а потом лег. Увидел, как все тоже с облегчением попадали.
Они сейчас так и спали: ложились вниз лицом в песок, там, где каждый из них остановился. В наушниках было тихо, только слышалось дыхание друг друга.
Платон чувствовал, как поднимающаяся буря постепенно засыпает его. Вода в его скафандре кончилась совсем. Еще несколько трубок вели к резервуарам с пищей. Почти все они теперь были пусты, остался один, последний, с каким-то безвкусным жиром.
Жизнь внутри скафандра. С закрытыми глазами он видел земную воду: ручьи, озера, струю, текущую из водопроводного крана. Почему-то море, над которым шел дождь. Потом ту реку в Центральной Америке, на берегу которой тогда остановились воинственные студенты. Плоские тугие струи воды над земными гладкими разноцветными валунами. Такое излишне большое количество драгоценной воды. Жажда мешала этому ощущению блаженного облегчения. Куда они идут? Все, теперь спать.
***
Платон узнал кабинет ректора. Длинный-длинный стол, такой длинный, что сам ректор, сидевший за дальним его концом, был почти невидим. За этим столом, с обоих краев, сидели знакомые сотрудники университета. Были видны лица деканов, заведующих кафедрами, самых разнообразных ученых. Сейчас здесь, как понял Платон, его ругали. За прогулы, за невыполнение уроков и докладов.
"Каких еще уроков"?
Выступал проректор по воспитательной работе, грозил вызвать в университет Платоновых родителей.
— Вообще-то я сейчас на Марсе, — возразил Платон. ("Железобетонный аргумент", — мысленно обрадовался он.) — Может, кому-то кажется, что это неуважительная причина…
"Но тогда откуда все эти взялись"? — опять подумал он.
Уже ощущая кислый запах так и не опознанной еды от трубок рядом с лицом, он долго еще не мог понять, где находится.
Потом, наконец, догадался, что кабинет ректора ему приснился, а он сам сейчас, невероятно далеко от него, лежит, засыпанный песком.
— Ты чего меня не разбудил? — спросил Платон, вспомнив про свой карманный компьютер. Голос, оказывается, стал сиплым. — Сколько сейчас времени?
Невероятно, но компьютер молчал, не ответил ему. Когда-то нельзя было представить, что такое возможно. Наверное, тихо угас здесь, вдали от всех дистанционных источников питания. Платон будто остался один в этой темноте. Может быть, на самом деле все уже ушли и забыли его здесь, не нашли? Те, молодые, по-прежнему верят, что дойдут до этих сокровищ и даже останутся живы. Платон один знал, как далеко до этого пресловутого Эльдорадо. Отчетливо стало ясно, что впереди только она, мучительная и бессмысленная смерть. Совсем нет причин подниматься.
"Avida est periculi virtus. — Платон не сразу понял, что это звучит не у него в голове. — Вставай, рыцарь! — будто откуда-то издалека доносился голос компьютера. Оказалось, тот все-таки кое-как дышал, еле-еле работал. — Твои предки верили в тебя, знали, что ты достигнешь этой цели.
Будто вовне себя Платон ощущал свои руки, опираясь на них, он стал подниматься. Тяжело. Как много, оказывается, навалило песка и как невыносимо преодолевать себя, собственную слабость.
Появился прежний мир. Здесь металлическим столбиком стоял Титаныч, исцарапанный песчаными вихрями, раскорячившись на изломанных, вывернутых ногах. Стали подниматься, один за другим, остальные.
Они опять шли по бесконечной мертвой равнине, такие необычные здесь, словно непонятные этому совсем чужому миру. Живые в пустом, будто покинутом хозяевами, местными демонами, аду.
— Проклятая пыль, — чертыхался Титаныч. Теперь он шел сзади, хромая и припадая на каждом шагу. — Даже чертей здесь поминать бесполезно. Были бы у меня мозги, сошел бы с ума давно. Хорошо, что мозгов нет, электроника одна.
Старик окончательно сдал, все чаще жаловался и ныл, будто ребенок. Теперь не был похож на себя, прежнего, и от этого делалось совсем страшно. Бесконечная россыпь камней становилась все гуще. Все чаще приходилось карабкаться и перелезать через них, но кладоискатели с Земли все шли, будто могли куда-то дойти. Платон чувствовал сейчас, что ему стыдно. И перед Дианой, и перед всеми другими, бредущими за ним. Оказывается, существует такой человеческий комплекс — когда стыдно перед близкими людьми перед смертью.
Песок цвета ржавчины. То, что он мысленно называет песком. Столько времени он видит только его. Песок или какая-то пыль. Может быть, какая-то сухая глина? Это невозможно ощутить и понять в этом скафандре. Хотя бы знать, что это такое.
Все они видели впереди какой-то необычный здесь, инородно белеющий камень. Издали он был похож на фарфор, фарфоровую тарелку, каким-то фантастическим способом попавшую сюда. Платон сомневался, не бред ли это. И вот они дошли до этого места, и оказалось, что это не бред, и даже не виртуальный фантом, а череп, самый настоящий, человеческий. Вышедший вперед Ахилл, не способный, не в силах сейчас, наклониться, слегка ткнул череп ногой, и тот сразу рассыпался в пыль. Будто его здесь никогда не было.
— А вон там впереди какая-то высокая скала, — послышался голос Кукулькана. — Может, это и есть Эльдорадо? Или мираж?
— Ну, у тебя и глаз. Как у орла, — устало и раздраженно отозвался Ахилл. — Недаром тебе птичье имя дали. Здесь везде скалы, не заметил?
Перед ним однообразно двигались фигуры в громоздких скафандрах. Непонятно, то ли они шатались на ходу, то ли у него кружилась голова. Ахилл тоже научился различать всех по походке. Вон впереди — Диана. Несмотря на скафандр, было заметно, что ее движения гибче, чем у других, только в них все заметнее видна усталость. Сейчас Диана уже шла, сгибая ноги и волоча их по песку. И вот исчезла, упала!
Все, сваливая с себя мешки, бросились вперед. Неуклюже бегущий Платон увидел, что возле Дианы уже стоит на коленях Кукулькан. Тревожно глядит на непроницаемо темную поверхность шлема Дианы, будто сквозь него может видеть ее лицо.
— Что теперь будем делать? — приближаясь, тревожно спросил неуклюже ковылявший Титаныч.
— Тоже самое, — ответил за всех Платон. — Идти!
