— Только рука? И все?
— Нет. Еще вы должны сказать «все, хватит». Иначе он не успокоится, — улыбнулась она.
Я накрыл молнию рукой и сказал:
— Ну все, хватит! Так?
Мама и сын кивнули одновременно.
Пока подошла наша очередь на регистрацию, мне пришлось повторить эту фразу восемнадцать раз.
Заняв свое место в салоне, я сразу же установил спинку кресла вертикально, пристегнулся ремнем и поднял до упора козырек пластиковой шторы, хотя хотелось как раз обратного: откинуться, расслабиться и спрятаться от льющегося в иллюминатор солнечного света. Зато теперь даже самая придирчивая стюардесса не смогла бы меня ни в чем упрекнуть, так что я имел полное право подремать, не дожидаясь взлета, и намеревался этим правом воспользоваться. Господи, какое счастье! — подумал я, закрывая глаза. Тихое шипение прокачиваемого перед взлетом кондиционера убаюкивало.
Однако наслаждаться комфортом, пусть минимальным, мне пришлось недолго.
— Видишь, какие окошки? Круглые окошки! — услышал я за спиной знакомый голос и внутренне подобрался. — Сейчас Тимоша сядет к окошку и полетит домой. Да? Как самолет гудит?
Тимоша с удовольствием замычал, и я узнал, что самолет гудит примерно так же, как шумит водопад. А еще понял, что выспаться этим утром мне, похоже, не суждено. Некоторое время в душе еще теплилась надежда, что знакомая пара пройдет мимо, но вскоре истаяла и она.
— Извините, вы не могли бы… — раздалось над ухом. — Ой, это вы?
— Да, это я. — Я открыл глаза и поморщился: надеюсь, со стороны казалось, что от солнца. — Вам, наверное, нужно место у окна?
— Если вы не против. Правда же, странно, что мы с вами…
— Ничего странного. Мы же регистрировались вместе. Теперь вместе летим, — сказал я, пряча в голосе тоску о шести часах полета, на которые возлагал большие надежды. Место у иллюминатора я уступил с легким сердцем, все равно вид из него открывался не лучший. Можно сказать — никакой.
Дождавшись, пока новые соседи усядутся, я занял кресло у прохода и закрыл глаза в надежде урвать хотя бы пару минут блаженного беспамятства.
— Тише, Тимоша, видишь, дядя спит. — Девушка перешла на шепот, который был лишь самую малость тише обычной речи, но раздражал почему-то даже больше. — А мы сейчас тихонечко посидим, посмотрим в окошечко… Что там? У-у!.. — Спустя секунду разочарование сменилось деланным восторгом. — О-о! Смотри, Тимоша, крыло! Как самолет крылышками машет?
— У-у-у-у! — сказал Тимоша, а одно из «крыльев» задело кончик моего носа.
— Ой, извините! Мы больше не будем. Тише, тише, Тимка, все! Давай лучше книжечку почитаем. Какую ты хочешь?
Ребенок что-то мяукнул, и уж не знаю по каким признакам, но мама распознала в мяуканье «Колобка».
Кстати, конец у сказки оказался совсем не таким, какой мне запомнился с детства. В новом варианте Колобку удавалось скрыться от лисы, оставив в ее пасти бог весть откуда взявшуюся палку. «А жаль, — подумал я, когда неугомонный кусок теста проделал эту операцию в четвертый или пятый раз. — Сожрала бы его, и дело с концом. А я бы немного поспал».
Наконец мама перестала читать и спросила:
— Хочешь соку? На. Вот трубочка.
Через две минуты, заполненные шелестом целлофана, я все-таки открыл глаза. Ребенок увлеченно возился с пакетиком, внутрь которого была запаяна пластиковая трубочка.
— Давай помогу, — вызвался я, отбирая у малыша пакетик. — Смотри, раз — и все. Держи свою трубочку.
Ребенок посмотрел на меня, как на убийцу Колобка, и, задрожав подбородком, отвернулся.
— Что же вы наделали! — вздохнула мама. — Он всегда достает трубочку сам. Надо было только надорвать пакетик.
— Извините, — пробормотал я. — Не знал.
— Ладно, ничего. — Она достала из сумки новый пакет яблочного сока с еще нетронутой трубочкой, которая была извлечена из целлофана по всем правилам.
Напившись, Тимка, к счастью, задремал. Мама подняла разделяющий их подлокотник и уложила голову ребенка себе на колени.
И все-таки, сколько ей, интересно? — пытался определить я, украдкой скашивая глаза. Узнать возраст ребенка было куда проще.
— Сколько вашему Тимоне? — спросил я вполголоса.
— Как вы его назвали? — неожиданно нахмурилась мама.
— Как и вы. — Я растерялся. — Тимоня.
— Только один человек называл Тимку так, — холодно сказала она, покачала головой — я с ужасом заметил, что ее подбородок тоже начинает дрожать — и ответила: — Полтора. Вернее, год и семь.
Что за день! — подумал я. Неловкость на неловкости! И пролепетал:
— Простите, я вас, кажется, чем-то…
— А мне скоро двадцать один, — невпопад ответила она, глядя исподлобья, с вызовом, потом опустила глаза и неожиданно поведала мне историю своей жизни. Ничего особенного, ни слова сверх того, о чем и так можно было догадаться по блестящим карим глазам, по кругам вокруг них и по этому ее «скоро двадцать один», но я вдруг почувствовал, что не так уж сильно хочу спать.
— Что ж это я, — спохватилась она в конце. — Тимку разбудим.
— Пусть поспит. — Я протянул руку, чтобы погладить кудрявую макушку мальчугана, но наткнулся на тонкие пальцы его мамы и снова пробормотал: — Извините.
Она кивнула и отвернулась к иллюминатору, я — в другую сторону.
Она совсем не в моем вкусе, подумал я. Слишком усталая. Слишком вся в ребенке. Мать-одиночка, по совместительству — секретарь-референт в мини-турфирме. Нет, нет… Слишком много дефисов!
Но что-то было в ней. Я так и не понял что, ни тогда, ни сейчас.
Поэтому не стану кривить душой, утверждая, что от этого случайного прикосновения между нами пробежала искра, из которой возгорелось пламя, в конце концов поглотившее… и тому подобные банальности. Лучше смалодушничаю по примеру кинорежиссера, которому нужно показать жизнь героев в развитии, но жаль тратить экранное время на незначительные подробности. Возьму и напишу по-простому, огромными буквами во весь экран:
ПРОШЛО ДВА ГОДА.
Ну, и еще пара месяцев.
— Кто там?
— Я, Тимош, — признался я под звук отпираемой задвижки. А когда спустя пять секунд дверь распахнулась, неодобрительно покачал головой. — Опять босиком!
Тимка радостно кивнул, глядя снизу вверх своими голубыми глазищами, и посторонился, пропуская меня в прихожую.
— Ну, что же ты, начинай, — вздохнул я и пробормотал себе под нос: — Снимай куртку.
— Снимай култку! — потребовал ребенок, нимало не смущенный моей подсказкой.
Я кивнул своему отражению в овальном зеркале и сделал следующий прогноз:
