Машина взяла высшую скорость — Петькина бойскаутская шляпа улетела за борт вместе с предохранительным ремешком. При такой скорости следить за всеми изгибами дороги не представлялось возможным, и шофер крыл напрямик, — хорошо еще, что не было канав. Однако бросало отчаянно. Петька испугался за разум шофера и своих приятелей по неволе: машина резала пространство в лоб жандармской кавалькады…
Тиууу… тиууу… — первые пульки-пташки запели над пассажирами.
Оглянувшись на соседей, вобравших головы в плечи и хищно припавших к ружьям, Петька перед грудью своей поместил раздутую шкурками и блокнотами походную сумку, — так, казалось ему, должно быть безопасней.
Кавалькада распалась на две группы, каждая ударилась в сторону от дороги, потом повернулась, остановилась, и машина прошла между ними, осыпаемая стальным градом. Над шофером откололся кусок стекла. Бамбар-биу бросил карабин, вытер лицо, залитое кровью, и на секунду показал лоб: вдоль лба с края на край тянулась кровавая полоса. С обезьяньими ухватками карлик наложил на рану повязку. Пули сыпались с тыла. Петька переместил сумку за спину.
Перед авто лежал свободный путь — главная улица города, прямая, как полет пули. Машина взяла ее в две минуты. Пролетка запоздавшего извозчика превратилась в кашу, не успев свернуть. Шофер зажег прожектора и перекинулся туловищем назад:
— Не жалеть машины? — проорал он.
Бамбар-биу ухмыльнулся.
Начался подъем через горы, шоссе из булыжников было превосходным. Наперерез автомобилю с края шоссе кинулась хрупкая фигурка, — бешеная скорость машины должна была превратить ее в мокрое пятно. Но Петька, ужаленный воспоминанием, сунул револьвер в ухо шофера, и шофер понял, что надо затормозить. Фигурка прыгнула в Петькины объятия, и вместе с Джоном Плёки в автомобиле стало три человека. Бамбар-биу качал головой и выражением лица говорил: «ерундишь, по обыкновению, Петька». Петька показал ему кулак, а Джон Плёки крикнул в Петькино ухо: «Почему такая спешка? Почему не около дома Доггеда? Почему так поздно?» и длинный ряд других «почему». Петька ответил немногосложно: «потому» и ни слова больше, ибо с языком Урабунна от автомобильной тряски у него вышли нелады.
Когда машина взлетела на первый шоссейный взброс, пассажиры невольно оглянулись на город и под самой горой открыли двух черных мушек, движущихся за ними вслед.
Бамбар-биу крикнул:
— Полицейские машины. Хорошие машины! — И приказал шофферу увеличить скорость.
Но уж куда там было увеличивать, если скалы, мимо которых они гудели, сливались в один серый сплошной тон — без перерывов, без индивидуальных отличий. Однако шоффер умудрился наддать.
Машина взяла еще несколько подъемов, скользя по ним, как щепка по волнам, с тою лишь разницей, что здесь волны были неподвижны, а щепка неслась, — и вдруг плавно-плавно стала.
Вскинув очки на лоб и покрывшись бледностью под карлика маки, шоффер уронил «заело» и с горячечной скоростью полез смотреть цилиндры.
— Вода из радиаторов утекает… — проговорил он еще, поднимая вспотевшее лицо. Сзади гудели машины.
— Дырка! Дырка! — вскричал он с энтузиазмом человека, открывшего, по меньшей мере, Америку.
— Заткни ее, — посоветовал Бамбар-биу.
И скрипнул карлик:
— Пальцем.
Джон Плёки перевел Петьке весь разговор и выскочил из автомобиля: — Пойду за водой, — сказал он деловито, забирая у шофера ведро.
— Больше мы твоего товарища не увидим, — высказался Бамбар-биу, когда фигура пионера исчезла за поворотом дороги.
Петька промолчал. Моторный гуд слышался невдалеке. Шофер лихорадочно копался в радиаторе, орудуя паяльной машинкой. Бамбар-биу и карлик засели с карабинами в канаве шоссе. Петька подошел к ним:
— Что будем делать?
— Поиграем, — отвечал Бамбар-биу, тряхнув карабином.
— Не буду, — тоскливо и упрямо молвил пионер и пошел в сторону, где скрылся Джон.
— Пионер, не дури…
— Я и не дурю: у меня вышли все синие головки.
— Твоя-то собственная на плечах… — проревел Бамбар-биу, поднимая ружье.
— Бамбар, не дури, — обернулся Петька, отстегивая кобуры.
— Тфу! — плюнул гигант. — Упрям, как черт!..
Петька ушел. За поворотом он встретил Джона, перегнувшегося под тяжестью полного ведра. На горе показалась первая полицейская машина. Карлик и Бамбар-биу открыли по ней свирепый огонь и остановили ее. Завизжали пули в ответ. Вынырнула вторая машина и стала рядом. Вынырнула третья и задним ходом — обратно: там сверкали золотом погоны.
— Помоги мне, — сказал Джон прокисшему Петьке.
Под пулями пионеры побежали к машине. Шофер ждал их, кряхтя от нетерпения и волнения, но не тронулся с места. Ведро он вырвал из рук. Забулькала вода, наполняя радиатор. Бамбар-биу и карлик очутились подле машины, они палили, не переставая. Шофер пустил двигатель. Бамбар-биу бросил в авто карлика, ружье и двух пионеров. Затем вытащил из кармана алюминиевое яблочко и метнул его на холм.
Взрыв швырнул порванные автомобильные части вниз.
Друзья были на пятой волне дороги, когда за ними двинулась одна из полицейских машин. Вторая лежала развороченной, третья все время держала приличную дистанцию.
Шоссе горело под колесами. Спустя десять минут перевал кончился. Перед машиной легли два рукава.
— Гони на черный утес! — скомандовал Бамбар-биу.
— Там что-то… — возразил шоффер.
— К черту! — отвечал Бамбар-биу и, наклонившись к Петьке, вдруг сообщил ему доверчиво: — Знаешь, пионер, откуда вся эта погоня? Доггед действует: ты его оскорбил, я увез его фрак. Да. Да… — и, желая еще что-то сказать, он пододвинулся к пионеру ближе.
На шоссе, ведущем к Черному Утесу, преграждая дорогу, высилась баррикада из камней, песка и бревен. Шофер растерялся.
— Гони! Гони! — поощрял Бамбар-биу, гогоча.
Тиуу… тиууу… Бах… бах…
— Странно! Стреляют? — изумился Бамбар-биу и тут же обрадовался воспоминанию: — Ха-ха! Да тут должен быть полицейский пост; известили по телефону. Знаком, знаком с ним.
В полсотне шагов от баррикады он вырвал у Петьки револьвер, выстрелил из него два раза и вернул почтительно. Первый выстрел взорвал, запалил сооружение, второй разметал прах. Человек в полицейском мундире, падая и поднимаясь, удирал в сторону от шоссе.
— Ушел-таки! Ох, уж эти полицейские: живучи! — Бамбар-биу ласково глянул в хмурое лицо пионера, расхохотался и вдруг посерел. Его приятель, маки-домовой, сидел на подушках боком и вилял головой. Толчок дороги повернул его лицо к луне: на белоснежном лбу горел рубин. Померкли глаза ночной птицы.
