Здравствуй, бабушка-яга, невесело подумал Егор.
– Зачем звал? – спросила старуха неожиданно звучным молодым голосом, при звуках которого пальцы Кати вдруг похолодели в руке Егора.
Девушка смотрела на старуху во все глаза.
– Вот, мать, родня твоя отыскалась, – Борташ утер жирные губы тыльной стороной ладони. – Узнаешь?
Старуха медленно обвела взглядом землянку и остановилась на пленниках.
– Нет, – сказала она, в упор глядя на Катю. – Не узнаю.
– Ну, ты даешь, бабуля! – возмутился Егор. – Совсем на старости лет из ума выжила?! А кто тебе дрова рубил? Воду носил… то есть эту, как ее… – он повернулся к Борташу. – Нашли, кого слушать! У бабки склероз рассеянный с юных лет! У кого хотите спросите! Она ж не помнит, как ее саму звать!
Он чувствовал, что иссякает, и мало-помалу стал приближаться к старухе. Вырвать клюку, первый удар – Михасю по коленкам, потом – по плошке с фитильком, и бежать!
– Не помнит, говоришь? – усмехнулся Борташ. – Вот ты нам и скажи, как ее звать.
Он неспешно вытер тесак о штаны и принялся ковырять им зубах. В землянке повисла неприятная тишина. Егор в панике оглянулся на Катю. Та, казалось, не замечала ничего вокруг, пристально всматриваясь в густо перечеркнутое морщинами лицо, а затем вдруг протянула руку и тронула седой клок волос.
– Нюра, – тихо произнесла она. – Господи, Нюрочка, это же ты! Старуха капризно дернула плечом.
– Знамо, я. Кто ж еще?
Огонек плошки мигнул в Катиных глазах и каплей покатился по щеке. Она обошла старуху кругом, трогая ее плечи, горбатую спину, птичьи лапки, бывшие когда-то полными белыми руками хохотушки-поварихи.
– Но что с тобой произошло?!
– Знамо, что… – старуха неприязненно покосилась на Катю. – Улетели, касатики… Жди, говорят, скоро будем… – она помолчала, горестно поджав бесцветные губы. – Так всю жизнь и прождала… Семена схоронила, сынов троих и дочку Катеньку… В честь тебя имечко у ей было… Да не зажилась. Тоже непоседливая… Потом Василий родился… А от него – Семен и Анютка…
– Этого не может быть! – Катя с ужасом смотрела на старуху, продолжавшую перечислять детей и внуков.
– Я ведь тебе говорил, – прошептал Егор. – А ты не верила…
– Чему я должна верить?! – Катя повернула к нему заплаканное лицо.
– Да ты не реви, девка! – подал голос Михась. – Мы твою бабку не забижали. Кому она нужна, тварь насекомая?! Забирай в полной сохранности, раз уж вы и впрямь родня!
– Э-э, погоди, Михась, – Борташ расплел ноги и спрыгнул с лежанки.
Егор с удивлением обнаружил, что широкий кряжистый торс батьки едва возвышается над колодой, опираясь на коротенькие кривенькие ножки.
– Тут разговор интересный намечается, – Борташ вразвалку подошел к Егору, поигрывая тесаком, и остро прищурился на него снизу вверх. – Куда ж это вы, касатики, летали? На чем?
Егор молчал, глядя на острие тесака, выписывающее восьмерки в неприятной близости от его живота.
Неожиданно в дверь землянки бухнули снаружи, в проеме показалась голова в офицерской фуражке.
– Батька! Там снаряд сел!
– Где? – Борташ метнулся к двери.
– На заправке! Прямо возле наших! О, чуешь?
Издалека вдруг послышался взрыв, а затем несколько коротких очередей.
– Чего это? – растерянно спросил Борташ.
– Пулемет! – неожиданно оживилась старуха. – Нешто сам Яков Филимоныч пожаловали? Слава тебе, господи, дождалась!
Нет, подумал Егор, не пулемет это. Из «калаша» садят! Такую очередь ни с чем не спутаешь. Похоже, тут есть стрелки и кроме Якова Филимоныча.
– Так вот какая у тебя родня! – Борташ угрожающе шагнул к старухе.
– Это не мы! – поспешно сказал Егор. – Мы мирные люди! У нас и бронепоезда-то нет! То есть этого… паровоза! Снаряда!
Новый взрыв грохнул ближе. С потолка посыпалась земля.
– По коням! – рявкнул Борташ. – Ярина, мать твою!
– Тут я!
Занавеска колыхнулась, из-за нее стремительно явилась молодуха в кожаном потнике и полной сбруе. Ремни крест-накрест перехватывали ее сильное тело. Бугрящиеся мышцами руки в шипастых рукавицах крепко держали на сворке целую стаю кошмарных зверюг, казалось, сплошь состоящих из клыков и когтей.
В землянке вдруг стало очень тесно. Егор прижал взвизгнувшую Катю к стене, закрывая ее от рвущихся с поводков тварей. Борташ ловко вспрыгнул молодухе на закорки и пришпорил пятками под бока.
– С этих – глаз не спускать! – велел он Михасю, распахнувшему дверь. – Головой отвечаешь!
Упряжка рванулась прочь из землянки. Борташ на скаку выкрикивал приказы:
– Сивый! Гуртом через лес – в обход! Хромого с арбалетчиками – на холмы! Копейщики, цепью вперед – марш!
По улице рассыпался дружный шлеп лаптей и укатился вдаль, откуда доносились редкие автоматные очереди. Михась запер дверь и повернулся к пленникам.
– Видали? – не без гордости сказал он. – С батькой шутки плохи! Он подошел к колоде и, оглянувшись на дверь, торопливо наполнил чеплагу самогоном из бутыли.
– Глядите у меня! – пригрозил он, поднося чеплагу ко рту. – Шоб ни звуку, ни шороху!
Мутная жидкость без задержки полилась в его широкое горло.
– Мы глядим, глядим, – прошамкала старуха и вдруг едва уловимым движением метнула клюку.
Михась выронил чеплагу и завалился на лежанку, сорвав торчащей из шеи клюкой ветхую занавеску.
Старушка утицей просеменила к нему и, обхватил клюку костлявыми пальцами, всадила ее поглубже. Михась выгнулся дугой и захрипел.
Егор отвернулся. Катя вцепилась в него, дрожа всем телом.
– Не надо смотреть, – он прижал к себе ее голову.
Со стороны лежанки послышалось несколько всхлипов, и все стихло.
– Попомнишь у меня Нюрку-пулеметчицу, интервент! – старуха подошла, обтирая занавеской острый конец клюки. – Больно грозный. Чистый сколопендр! Только дурнее… – она отбросила окровавленную тряпку в угол. – Ну, чего слиплись? Не намиловались за сорок лет? Там Якову Филимонычу, поди, подмога нужна! Пошли!
Старуха ухватила Катю за руку и потащила к двери.
Единственная улица деревни была пуста. У догорающего костра валялся опрокинутый котел, истекающий последними каплями пролитой похлебки. Вдали у серой пирамиды заправочной станции к небу поднимался дымный столб. Старуха повернула в противоположную сторону.
– Куда мы идем? – спросила Катя, едва поспевая за ней.
– Кругалём да напрямки, – не оборачиваясь, ответила старуха. – Так-то оно вернее будет…
