— Но зачем носить такое?
Тэнайн рассмеялся.
— Из скромности…
Он опять рассмеялся.
— Один ученый, который занимается древнейшей историей Земли, веками, когда Солнце еще не стало Сверхновой, приводил мне слова некоего Рудофски: «Скромность — не столь простая добродетель, как честность». Мы носим эту одежду, потому что она согревает нас, когда нам нужно тепло, и порой скрывает наши недостатки — большего не даст и человеческая привязанность.
— Одежда отнюдь не скромная, — чопорно сказал Брил.
— Она скромна ровно настолько, чтобы нас было приятнее видеть одетыми, чем раздетыми. Как еще можно показать людям, что ты скромен?
Брил повернулся спиной и к Тэнайну и этому разговору. Он вообще не слишком хорошо понимал слова и повадки этого человека, а подобные рассуждения либо вовсе не доходили до него, либо сбивали с толку, может быть, и то, и другое сразу.
Про «картон» он все разузнал. На толстой ветви какого-то дерева подвешен был чан с молочно-белой жидкостью — Тэн объяснил, что это подобие клейковины, его дает специально выведенный вид осы, и оно растворено в нуклеиновой кислоте, синтезированной из местного растения. Под чаном — широкий металлический лист и набор подвижных планок. Планки устанавливают точно по нужным размерам и очертаниям будущей пластины, открывают кран, и жидкость заполняет контур. Потом двое ребятишек прокатывают ручной валик по верхнему краю планок. Белое озерко становится светло-коричневым, застывает, и получается плоский прочный лист.
Тэнайн очень старался растолковать Брилу, что это за валик, но Древний язык заодно с невежеством Брила по части техники оказался неодолимым препятствием. Устройство валика было столь же просто, а теория его действия столь же сложна, как, скажем, у транзистора, — пришлось с этим примириться; и так же непонятно осталось, как отличают живое от неживого «канализационные» устройства, похожие на огромные булыжники, и в чем секрет антигравитационных подносов (оказалось, подносы эти надо направлять только к столу, пустые же они возвращаются на кухню сами).
Однако разобраться, в чем секрет жителей Ксанаду, отчего они такие искусные мастера на все руки, Брилу не удавалось. Он уже готов был счесть пустой, невозможной выдумкой то, что померещилось сначала: будто здесь любое умение, доступное одному, тотчас передается всем. Тэнайн пытался объяснить, как это происходит; по крайней мере он отвечал на все вопросы.
Каждый из этих веселых и праздных непосед мог в любую минуту взяться за любое дело, начатое другим, и продолжать его сколько угодно. Кто-нибудь возьмет флейту, начнет наигрывать — и сразу подходят другие, кто с инструментами, а кто и без, и подхватывают мелодию, вот их уже пятьдесят, шестьдесят, и эту музыку потом вспоминаешь как страсть, как бурю, как изнеможение и сон после часа любви.
А порой кто-нибудь из толпы выступит вперед, возьмет инструмент из рук уставшего музыканта и принимается играть вместе с остальными ясно и красиво, да, впрочем, уверяет Тэн, и все эти пятьдесят или шестьдесят человек навряд ли когда-либо раньше исполняли эту мелодию.
По словам Тэна получалось, что тут все сводится к ощущению.
— Просто возникает ощущение. Взять хотя бы скрипку; допустим, я ее слышал, но никогда не держал в руках. Я смотрю, как кто-нибудь играет, и понимаю, как возникают звуки. Потом беру скрипку, делаю все, как делал тот человек, думаю: нужно, чтобы раздался вот такой звук, а потом такой, и понимаю не только, как он должен прозвучать, но как я это почувствую, — пальцами, всей рукой, в которой держу смычок, подбородком, ключицей. Из этих моих ощущений и складывается чувство, какое должно быть, чтобы сыграть эту мелодию.
— Конечно, тут есть какие-то пределы, — прибавил Тэнайн. — У одних получается лучше, у других немного хуже. Если у меня кончики пальцев слабее, я не смогу играть так долго, как другой. Если у ребенка рука еще мала для инструмента, он поневоле иной раз не возьмет октаву или пропустит ноту. Но когда мы думаем определенным образом, всегда возникает ощущение.
— И так во всем, — сказал он под конец. — Когда мне нужно что-то в доме — прибор, машина, — я не возьму для нее железо, если больше подходит медь: я сразу почувствую, что железо не годится. Не на ощупь почувствую, просто буду думать об этом приборе, какие у него части, для чего он служит. Переберу в мыслях все материалы, из которых его можно сделать, и сразу почувствую: вот что мне нужно!
— Так, — сказал Брил. — И еще у вас каждый округ старается найти все материалы и сырье у себя, а не посылать за ними к соседям… Вот поэтому у вас и нет торговли. И, однако, вы говорили, у вас все стандартизовано… по крайней мере повсюду одни и те же приборы и устройства, и вообще вы действуете одинаково.
— Да, правильно, — согласился Тэн. — У нас есть все, что нам нужно, и мы все это делаем сами.
Вечерами Брил сидел в доме Тэнайна, слушал, как бурлят и вновь стихают разговоры или вдруг нахлынет музыка, и удивлялся; потом отводил поднос с едой в свою конуру, запирал дверь, ел и угрюмо размышлял. Порою он чувствовал себя под огнем неведомого оружия, на незнакомом поле битвы.
Ему вспоминалось, как мельком сказал Тэнайн однажды о людях и их инструментах: «Между человеком и машинами спокон веку идет борьба. Либо человек подчиняет себе машины, либо они его подчиняют; трудно сказать, что более пагубно. Но культура, в которой главенствуют люди, неизбежно разрушит ту, где на первом месте машины, либо сама будет разрушена. Так всегда бывало. У нас, на Ксанаду, уже погибла одна культура. Ты никогда не задумывался, Брил, отчего нас так мало? И отчего почти у всех рыжие волосы?»
Брил об этом уже задумывался и втайне осуждал маленькую общину, которая так бесстыдно пренебрегает уединением: конечно, живя чересчур открыто, никакое человеческое племя не проникнется достаточным интересом к самому себе, чтобы щедро плодиться и размножаться!
— Когда-то нас были миллиарды, — к немалому его изумлению сказал Тэнайн. — И всех стерло в порошок. Знаешь, сколько осталось в живых? ТРОЕ!
Черна была для Брила та ночь, когда он понял, до чего жалки все его старания раскрыть их секрет. Ибо, если на планете уцелели всего лишь несколько человек и совершилась какая-то мутация, а затем их потомки вновь заселили планету, новые качества передаются из поколения в поколение. С таким же успехом можно дознаваться, отчего у них рыжие волосы! В ту ночь он пришел к заключению, что народом Ксанаду придется пожертвовать; и от этой мысли ему вдруг стало больно, и потом он разозлился на себя. И в ту же ночь с ним стряслась смешная и нелепая беда.
