И опять всё сначала: она свесила тощие ноги в синих носках и встала. Тонкие пальцы до боли сжали руку Хирурга. Он поддержал Оленьку, обнял за талию — мышцы под её тонкой рубашкой напряглись. Зажмурилась, поджала губы — терпит.
— Кружится?
Она кивнула.
— Открой глаза.
— Ой!
Взгляд у неё был, как у ребёнка, который долго вертелся волчком и вдруг остановился.
— Шагни ко мне. Не бойся. Просто двигай ногами. Я держу. Ну?
Нахмурившись, она попыталась, но её ноги подкосились, Хирург едва успел подстраховать.
— Не держат, — девушка обмякла в его объятиях, пришла в себя, вскинула голову. — Давай ещё раз?
— Тогда держись.
И снова — стиснутые зубы, напряжённые мышцы. На этот раз она не выдержала, когда переносила вес с ноги на ногу. И снова Хирург поймал её.
— Последняя попытка, ладно?
— Ладно, но — последняя.
Тяжело дыша, она двинула ногу вперёд по паркету, подтянула вторую и победно улыбнулась. Эта улыбка и осоловелый взгляд смотрелись дико.
— Через полчаса повторим, если головокружение пройдёт.
— А ещё тошнит, — призналась она, усевшись. — Если лягу, то поеду в Ригу.
— Тогда отдохни. Я скоро приду.
Когда он выходил, девушка даже не обернулась. Оседлав табурет в кухне, он открыл окно и закурил. Что будет, когда она поправится? При мысли об этом сделалось пусто, как в комнате после ремонта… И вдруг — грохот.
Бросив недокуренную сигарету, Хирург метнулся в её комнату. Свернувшись калачиком на полу, Оленька рыдала — её плечи тряслись. Он сел на корточки рядом:
— Зачем ты встала сама? А если бы ударилась? А если бы швы разошлись?
— Ну и хрен с ними! — ответила она, не поднимая головы. — Разве это жизнь? Того не сделай, этого нельзя. В башке — дырка, нервы как тряпочка. Не человек — червяк. Раздавленная мокрица. Стоит только задуматься, и вспоминаю… его. Или отчима. Хорошего не вспоминается, как будто и не было ничего хорошего. И не будет с таким раскладом.
Хирург и рад был её утешить, но не находил слов: он тоже был преисполнен мрачных мыслей.
— Завтра у меня дежурство, — сказал он, — а послезавтра поедем на дачу за город. Пора подниматься. Ну?
Вытерев лицо, она села, одной рукой вцепилась в кровать, вторую протянула Хирургу. Её ноги тряслись и подкашивались, но всё-таки поднялась.
— Вот, видишь, всё хорошо. Постой немного. Надо, чтобы ты привыкла к горизонтальному положению.
В глаза она старалась не смотреть и пыталась не хлюпать носом, но он, нос, был предательски красным.
— Завтра весь день с тобой будет Наталья, — говорил Хирург, придерживая её за талию. — Она тебе поможет. Только не переусердствуй. И, пожалуйста, без самодеятельности! Договорились? — она кивнула. — Всё, на сегодня хватит.
Ложиться она не стала, прислонилась спиной к ковру.
— Подожди, — её голос звучал глухо.
— Я пока не ухожу.
— Ты врать не будешь, знаю. Скажи, я сильно уродлива? Эти волосы… и залысина, где пластина… Просто, — она потупилась. — Чувствую себя не совсем человеком… как бы… человеком наполовину.
— Что за глупости, — Хирург поднял её голову за подбородок. — Не красавица, да. Но очень милая девушка. У тебя красивые глаза. Рыжие волосы и зелёные глаза — это ж мечта любого юноши. Пластина не будет заметной, когда отрастут волосы, они у тебя густые. Это такая мелочь, если человек любит…
— А ты любил когда-нибудь?
— Да, наверное, — ответил он неуверенно и вспомнил Аллу.
Она не была ослепительно красивой, скорее милой, но притягивала взгляды и пользовалась популярностью. Ему льстило обладать ею, он даже её ревновал поначалу, а потом… Потом понял, что эта женщина назойлива и глупа. Она тоже что-то поняла, и они быстро друг к другу охладели.
А вот Нина пленяла сразу. Или пленяла, или отталкивала. Яркая, бойкая, живая, она могла мгновенно становиться уютной и тёплой. Полыхающий в ней огонь походил то на лесной пожар, то — на тлеющие угли камина. Два года Хирургу было уютно, а она всё пыталась пробиться под броню. Не смогла. Разводились тихо, Нина даже не стала претендовать на квартиру. «Я знала, на что иду, — сказала она на прощание. — Увы, я переоценила свои силы». Сейчас она замужем, у неё маленькая дочь.
Потом был круговорот женщин, половину из которых он забыл. Уютных. Темпераментных. Красивых. Удобных…
— Не любил, — признался он. — Никого, никогда. Даже себя.
— Я тоже, — сказала она, задумавшись.
Хирург рассмеялся: ну, точно, философ. Девушка насупилась:
— Чего ты?
— Не обижайся. Ты ещё дитя, у тебя вся жизнь впереди. И любить ты умеешь — я уверен.
— А смеёшься с чего? С меня ведь!
— С тебя. «Мне девятнадцать, я так стара, так многоопытна, и сейчас, пред смертным одром, каюсь: я никого не любила».
Ольга кисло улыбнулась и возразила:
— А если бы я умерла? Тогда так и не узнала бы, что это такое… О, как же я хочу увидеть, как он издохнет!
— Имеешь на это право, — сказал он. — Думаю, скоро мы узнаем, где эта мразь прячется.
— Дорогой, давай сегодня съездим в город, — говорила Анжелка, подпиливая ноготь.
По телику показывали бокс. Плечистый латинос мутузил негра в синих трусах. Кто из них кто, я не вникал, но был за латиноса. Если бы братан смотрел, он бы тоже болел за латиноса, потому что он белее негра. Интересно, а если бы хачик бился против негра, за кого бы он был? Негры, как-никак, иностранное бедствие. У нас всё больше хачи кровь портят.
— Опять одной ехать? — она уставилась на меня. — Что происходит? Так и думаешь всё лето дома проторчать?
Я не знал, что соврать, и промолчал. Никуда выходить не хотелось. Вдруг опять что-то приглючится? Хотя, почти три недели дома сидел — вроде, попустило. Или тот чувак всё-таки был для меня опасным? Просто чуйка вовремя сработала.
— Ну, давай на море, что ли, съездим, — клянчила она. — Мне скучно одной, я тут никого не знаю. Или в кино? Да, блин, в нормальный супермаркет! — крикнула она.
На диван, где я сидел, шмякнулась подушка.
— Ты чё, вообще, а? Совсем оборзела?
— Господи! — она заломила руки. — Зачем я за тебя замуж вышла! Я ж тут погибаю! Заживо гнию! У меня же ни одного друга тут нет!
— Анжелика…
— Иди ты… — махнув рукой, она развернулась и побежала по лестнице наверх.
Вот же дура психодрольная! А ведь свалит же. Выуживай её потом из Днепра, подарки дари. Надо чем-то занять её. Иначе в гроб загонит. Снять, что ли, салон красоты? Пусть балуется. Или похерит она его, как и всё остальное. Безрукая курица! Будет ещё один геморрой мне.
