— Куда мы летим? — спросил он резко. — К одному из внешних спутников?
— Погодите, увидите, — холодно сказал Клэйн.
Нахмурясь, он поднялся.
— Хватит об этом. Инструкции вы получили. Мне необходимо совершить важную поездку в Капитолий. Я хочу, чтобы вы и ваши силы были на борту и готовы к полету через неделю с этого дня. И если вы хоть раз можете подняться над слабоумным военным идиотизмом, который направляет ваши рассуждения, принесите с собой шар. — Его тон был тоном сдерживаемого гнева.
Чиннар задумчиво уставился на него.
— Друг мой, — сказал он, — вы сейчас эмоциональны. Политической интриги никак не избежать. То, что вы вдруг неожиданно презираете, есть человеческая среда. Среди человеческой страсти, человеческого честолюбия никогда не было и не будет никакого иного климата, в котором придется вам действовать. Человек добивается успеха или терпит неудачу в той мере, в которой он понимает и управляет безжалостными рычагами и другими, себе подобными. Если он пытается отказаться от интриги, прилив смоет его и его планы, словно их никогда не было. Берегитесь.
Он закончил автоматически:
— Шара у меня нет.
Стрела вылетела из темноты, просвистела мимо головы Клэйна и вонзилась в плечо охранника.
Тот тихо вскрикнул и схватился за тонкий, вибрирующий прут. На помощь ему прыгнул товарищ. Другие воины нырнули в улицы. Послышался визг, почти что женский по высоте страха и раздражения. Наконец группа солдат выбралась из темноты, волоча за собой тонкую, сопротивляющуюся, мальчишескую фигуру.
Раненому тем временем удалось вырвать стрелу из своей кровоточащей плоти. Больше напуганный, чем раненый, он стоял тут же и ругался глубоким низким голосом.
Его люди уже возвращались из дальних углов улицы. Факелы вспыхивали и оплывали на ночном ветру. В этой дымной зловонной атмосфере меняющиеся узоры тусклого света лишь мельком высвечивали лица и тела. Клэйн стоял молча, недовольный окружавшей его возбужденной толпой. Наконец, когда казалось, что конца суматохе не будет, он крикнул офицера, и через минуту путь для него был очищен. По нему охранники тащили задержанного.
Кто-то крикнул:
— Это женщина!
Крик эхом прокатился по толпе. Раздались изумленные проклятия. Женщина или мальчик — при этом тусклом свете трудно было сразу определить — перестала сопротивляться. А затем, заговорив, сняла вопрос о поле.
— Отпустите меня, грязные вы крысы! Вы получите за это плети. Я желаю говорить с лордом Клэйном.
Голос, несмотря на злобный тон, был женский. Что было более удивительно, выговор был поставлен в школах, где обучались юные леди благородного происхождения.
Это поразительное открытие вывело Клэйна из ледяного спокойствия, в которое его ввергло покушение на его жизнь. Он не сомневался, что покушение было на него, а не на охранника. Он не сомневался ни секунды, что убийца был агентом группы, стоящей за Лилидел.
Теперь, когда покушение не удалось, у этой леди надо получить имена тех, кто стоял непосредственно над ней. Впрочем, это его мало волновало. Что беспокоило его, так это то, что она явно не думала над серьезными последствиями своего поступка, Берясь за задание, она не могла не знать о давно установленном способе наказания женщин-убийц. Их отдавали солдатам.
Он уставился на нее встревоженными глазами. Возможно, это было впечатление от неровного света, но она казалась чуть старше ребенка. Ей было не больше восемнадцати лет. Ее глаза сверкали страстным огнем решительного подростка. Губы ее были полными, а рот чувственным.
Его передернуло, когда он понял, что мысленно предавал ее наказанию, установленному давней практикой. Он, кто так недавно выступал против стольких многих старых обычаев, не мог сейчас позволить себе обидеть своего личного охранника. Медленно он стал непреклонен к неизбежностям ситуации.
Так как он был зол на нее из-за решения, которое она вынуждала его принять, он спросил с мрачной резкостью:
— Кто вы?
— Здесь я разговаривать не буду, — сказала она.
— Как вас зовут?
Она заколебалась; затем, очевидно, почувствовав в его голосе враждебность, она угрюмо ответила:
— Маделина Коргей.
Имя заставило его сильно задуматься его еще раз. Потому что это была древняя и знаменитая фамилия в Линне. Генералы и патроны пронесли эту фамилию по полям сражений, подписывали ею законы страны. Отец девушки, вспомнил Клэйн, погиб в бою на Марсе, год тому назад. Так как он герой войны, поступок его дочери будет прощен.
Клэйн был раздосадован, поймав себя на мысли, что уже думает о политических последствиях. Но было бы глупо закрывать глаза на тот факт, что этот случай мог быть весьма опасным для него. Он сердито покачал головой. Теперь, когда Каладж уже избран лордом-советником и готов к своему триумфальному входу в город Линн завтра утром, сторонники мальчика могли бы поднять из-за этого шум. И однако надо учесть ожидания охранников, которым нет дела до извинений. К счастью, было возможно и промежуточное решение.
— Возьмите ее, — сказал он, — я допрошу ее, когда мы доберемся до места.
Никто не возражал. Вполне естественно, что будет период расследования, после чего — приговор.
Клэйн отдал необходимые распоряжения. Наконец, процессия снова двинулась по улице.
Прошло несколько недель со дня захвата корабля-захватчика и более шести месяцев со дня поражения Чиннара и его варварской армии с Европы, этого далекого и малоизвестного спутника Юпитера. Мир Линна все еще приходил в себя от этих двух недавних катастроф. Но пережившие их уже забыли, как велика была опасность. Со всех сторон империи все громче раздавались голоса недовольства.
Коммерческие группы заявляли, что Чиннар никогда и не был действительной угрозой и что так или иначе опасность была результатом грубой халатности, допущенной правительством. Джеррин отклонял прежние возражения, но теперь, когда он был мертв, все решительно шло к тому, чтобы отменить указ, объявленный Клэйном во время варварского вторжения, освободивший всех верных рабов. Лихорадочная ярость бесчисленных людей, лишенных ценных слуг возрастала с каждым днем. До Клэйна доходили отвратительные разговоры о том, что, может быть, с самого начала и не было бы никаких несчастий, если бы мутанта не терпели бы так долго в семье предводителей лордов.
Это была прямая атака на него самого, которую он не мог отразить никакими известными ему средствами. Тем более, что он не дал своим сторонникам помешать голосованию Патроната, давшего титул лорда-советника юному Каладжу.
