Из-за спинки кресла Армана Ги появился Лако с двумя опустошенными арбалетами в руках.
Рыцарь смотрел на него обезумевшим взглядом. Еще бы, как можно смотреть, когда ваш хороший знакомый внезапно восстает из гроба. Сначала вы удивляетесь или пугаетесь, а уж потом настает время радости и расспросов.
Лако бросил к ногам своего хозяина арбалеты, потом одним мощным движением вырвал из его рук ларец и исчез.
В соседней комнате, куда временно ретировались люди де Прато, раздались крики. Их явно не могли издавать всего лишь трое. Там, судя по типу звуков, шла сеча. Наконец она ввалилась в комнату, где сидел бывший комтур. Руки его были бессмысленно протянуты вперед, создавалось впечатление, что это именно он всего секундой прежде бросил на пол арбалеты, предварительно застрелив двоих человек.
Именно так и подумал Ногаре, прибывший на место беседы кардинала де Прато с Арманом де Пейном в сопровождении своих людей.
То, что рассказал ему прямой потомок первого Великого Магистра рыцарей Ордена Храма Соломонова, хранитель печати счел самым настоящим бредом. Поначалу.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
ЛУВР
К месту казни народ начал собираться еще днем, и народу было много, хотя ночь, судя по всему, обещала быть прохладной. Лодочники трудились не покладая весел. Царило, как ни странно, всеобщее, беззаботное веселье. Оживленный говор солидных горожан и болтовня их чад и домочадцев разносились над поверхностью Сены.
Те, кто заранее побеспокоился о хорошем месте на будущем развлечении, заполнили всю поверхность Еврейского острова. Те кто поленился или не поспешил, вынуждены были остаться на речном берегу. Одним словом, процедура казни вызвала необыкновенный интерес, превосходящий все до сих пор виденное.
Когда начало смеркаться, Филипп Красивый в сопровождении многочисленной свиты вышел в галерею дворцового сада. Узкая протока отделяла теперь его величество от костра. Он был сложен именно так, чтобы королю было удобно наблюдать за огненной экзекуцией.
Настроение среди окружавших его величество родственников и царедворцев было не таким, как в толпе народа. Братья короля переговаривались вполголоса. Все выражали осторожное удивление тем фактом, что нигде не видно де Ногаре, самого первого и давнего гонителя тамплиеров.
Филипп подал знак парижскому прево, который по должности был обязан руководить проведением казни. И прево тут же приступил к своим обязанностям. Раздалась громкая его команда и на высокий, в два человеческих роста костер возвели Великого Магистра Ордена тамплиеров Жака де Молэ и командора Нормандии Жоффруа де Шарне. Возвели и привязали к столбам.
Выражение лица Его величества оставалось почти равнодушным, ни раздражения, ни удовлетворения не просматривалось на нем. Но настроение толпы начало меняться, как будто только при виде осужденных на казнь, собравшиеся во множестве парижане осознали, что именно сейчас произойдет. Жителей средневековых городов трудно было испугать или поразить видом публичной казни. С детства им приходилось видеть как сдирают кожу с живого человека, измалывают деревянными молотами суставы, разрывают на части лошадьми и колесуют. Так что мрачная туча, опустившаяся вдруг на толпу и охватившая всех, от проституток, сбежавшихся из узких улочек вокруг Собора Парижской Богоматери, до евреев, одежда которых была украшена желтыми кругами, так вот, эта мрачная туча, переменившая резко настроение толпы, питалась не страхом перед тем, что предстоит увидеть, важно было то, кого сейчас будут убивать.
Жак де Молэ, даже стоя у позорного столба, как оказалось, не утратил своей старческой величественности, гигантская седая грива, патриаршая борода, пылающий осмысленной яростью взор, произвели на присутствующих очень сильное впечатление. Командор Нормандии выглядел значительно менее колоритно, но тоже достойно. Годы одиночного заключения не сломили стариков. И даже стоя на приготовленном для них костре, они не были похожи на преступников, скорее они напоминали (особенно Жак де Молэ) ветхозаветных пророков, готовых произнести сакраментальные, убийственные для их палачей, слова.
Парижский прево замер в позе человека ожидающего команды, пожирая взглядом фигуру короля.
Палач уже поджег кусок пакли и держал ее в вытянутой руке.
Монах, назначенный для принятия исповеди казнимых, попробовал было взобраться по хрустящему хворосту, но наткнулся на обжигающий взгляд Великого Магистра и ретировался.
Процедура казни замерла, кто-то должен был подтолкнуть ее вперед. Не кто-то, конечно, а король.
Де Мариньи наклонился к уху его величества и прошептал:
- Они отказались от исповеди.
- Что? - будто очнувшись, переспросил Филипп.
- Они отказались от исповеди, Ваше величество.
- Король ничего не успел сказать в ответ на эти слова, кто-то прикоснулся к его правому плечу.
- Ногаре?!
- Я, Ваше величество, - задыхаясь, слегка отвечал хранитель печати.
- Что с вами?
Этот вопрос был весьма уместен, лицо канцлера было вполне безумным.
- Есть сообщение государственной важности.
- Но, - король кивнул в сторону кострища, - вы ведь видите - идет казнь.
- Может быть, ее придется остановить.
- Ну уж нет, я не могу лишить моих милых парижан такого развлечения, когда король произносил эту игривую фразу, глаза его были более чем серьезны.
- Но, Ваше величество, - Ногаре задыхался, - Жак де Молэ не Великий Магистр Ордена тамплиеров.
Брови короля поползли вверх.
- Ладно, идемте.
Повернувшись к распорядителю казни, Филипп махнул рукой, на которой блеснул огромный изумруд.
Парижский прево тут же повторил этот жест, и палач решительно направился к куче хвороста, увенчанной двумя связанными стариками.
Его величество не увидел, как пламя охватывает кострище, и никто не обратил внимание на отсутствие Филиппа, слишком все были заняты зрелищем разгорающегося костра.
В одной из беседок, в полусотне шагов от садовой галереи, Филиппу был предъявлен Арман Ги, он же Арман де Пейн.
- Кто это? - спросил король.
- Он очень изменился, - начал объяснять Ногаре.
- Кем он был до того как изменился? - нервно прервал его Филипп.
- Вы знали его как Армана Ги, тамплиерского комтура в Байе, в Нормандии.
Король слегка прищурился.
- Да, я вспомнил его.
- Его не было здесь семь лет.
- Он что, сам не в состоянии говорить, Ногаре?
- Он может говорить, сейчас он все расскажет.
Со стороны Еврейского острова донесся мощный гул, толпа сопереживала тому, что перед ней происходило.
- Так где же вы были все это время, господин комтур?
- Я искал.
