К прибывающим в Янину иностранцам Али-паша относился исключительно ласково и за оказанные ему услуги платил очень щедро. Это приносило ему ожидаемые результаты - европейские путешественники, которых он удостаивал беседы, околдованные вежливостью паши, его умом и энергией, которых ему и вправду доставало, представляли Али Тебелина потом чуть ли не идеальным правителем. Наилучшим примером здесь является Байрон, который, посетив Янину осенью 1809 года, так писал в одном из писем матери:
"Везир принял меня в огромной комнате с мраморным полом, в средине которой бил фонтан. Вокруг стен размещались софы, обитые пурпурной материей. Али-паша приветствовал меня стоя, что у мусульман является верхом вежливости, после чего посадил меня по свою правую руку (...). Он сказал, что пока я езжу по Турции, могу считать его отцом, сам же он будет относиться ко мне как к сыну".
Околдованный англичанин начал писать в Янине своего "Чайлд-Гарольда", включая в эту поэму некоторые воспоминания о собственном пребывании при дворе Али, которого позднее называл своим "дражайшим приятелем". И мнение Байрона не изменилось даже после писем паши, в которых "дражайший приятель" романтика хвалился резнями против женщин и детей.
Но подобного рода "сглазы" были уделом исключительно путешественников, то есть людей, которые провели при дворе Тебелина недолгое время, оправленное театральными декорациями, автором которых был кокетничающий повелитель. Те из иностранцев, кто приехал в Янину на более длительный период, очень скоро узнавали правду. Вторым, наряду с Пукевиллем, примером был доктор Франк.
В 1804 году Али выслал своих агентов в Вильно, чтобы там нанять придворного медика. Целил он высоко - в одного из самых знаменитых европейских врачей, доктора Йозефа Франка. Тот отказался, но одновременно порекомендовал своего двоюродного брата, Людовика Франка. И доктор Людовик Франк отправился в Янину, чтобы следить за состоянием здоровья Али Тебелина. Он лечил его и... играл ему на клавикордах, а супруга доктора, ассирийка Мария, пользовала обитательниц гарема. Как все это закончилось, доктор Йозеф Франк описал в собственных "Мемуарах": "Мой кузен, Людовик Франк (...) накопил в Янине огромные деньги, но, поскольку баша знал об этом и по своему обычаю наверняка приказал бы отрубить ему голову или задушить, чтобы завладеть деньгами, поэтому кузен мой решил спасаться заблаговременно от грозящей ему опасности. Он попросил у баши разрешения посетить Корфу, когда же получил его, то сразу же выехал, чтобы уже никогда к тирану не возвращаться".
По возвращению Людовик рассказал двоюродному брату о Янине, поэтому в цитируемых "Мемуарах" очутилось следующее мнение: "Али Баша был человеком умным, но и самым жестоким из всех тиранов. Вид его мерзостей и жестокостей был невыносим". Стоит добавить, что, хотя Али Тебелин и был взбешен, узнав о бегстве врача, тем не менее, он не перестал консультироваться письменно у Йозефа Франка. Как-то раз он присла ему полное описание собственных недомоганий, о которых Франк сообщил: "Весьма жаль, что описание это, поскольку содержит слишком гадкие подробности, я не могу процитировать здесь. Его Высочество желало, ни более, ни менее, но лишь иметь хорошее пищеварение, прекрасный сон и столько сил, чтобы раз в четыре дня посещать гарем".
7
Пукевиллю Али-паша сказал: "Я могу спать спокойно", и в тот момент, когда говорил это, слова его были правдой. Но уже во второй декаде XIX века, когда по всей Греции начали множиться движения за восстановление свободы, ситуация начала меняться со дня на день против него. Али терял союзников и зоны влияния, а также милостивое настроение Порты, которая все сильнее начинала подозревать пашу в желании отделиться. Тогда паша вспомнил старую турецкую пословицу: "Везир - это человек, разодетый в богатые одеяния, который сидит на бочке с порохом, который может взлететь на воздух по причине малейшей искорки". Слишком часто он сам подкладывал искры под бочки везиров, пашей и беев, чтобы усомниться в этом.
Первую скрипку в греческом национально-освободительном движении с конца XVIII века играли подпольные молодежные организации, гетерии, которым помогали французы и русские. Али, зная о готовящемся гетериотами восстании, донес обо всем султану, надеясь, что тот поручит ему, как всегда, подавить бунт в зародыше. Однако, Махмуд II, не желая давать ненадежному вассалу шанса сделаться еще сильнее, на сей раз согласия не дал. И тогда паша Янины тут же повернул на сто восемьдесят градусов и, ошибочно считая, будто широкое народное движение даст ему шанс надеть корону, начал поддерживать все антитурецкие группировки, вступил в контакт с гетериями и сообщил грекам, что только он один в состоянии "изгнать варваров на другую сторону Босфора". Союзников он искал везде, где только было можно, даже с сулиотами помирился, позволив им возвратиться на родину. Греки встречали все шаги с его стороны нормально и высылали к нему собственных агентов, тем не менее помня о его коварстве и жестокости - не могли полностью отказаться от недоверчивости и подкупить себя. Довольно скоро оказалось, что они были правы; по причине нескольких мошеннических маневров "тиран Эпира" утратил доверие обеих сторон и теперь мог полагаться исключительно на собственные силы.
Узнав о проделках Али-паши, в июле 1820 года, султан приказал увертливому правителю прибыть в течение 40 дней в Константинополь и объясниться. Али на это распоряжение наплевал. Тогда Махмуд II объявил Тебелина изменником и приказал его проклясть. Великий муфтий выполнил это с надлежащей помпезностью, включив в свою речь следующий фрагмент из Корана: "Гороховое зерно забило наши уши, сердца наши закрыты пред голосом твоим, что стоит между нами и тобою. Приходит ужасной время для преступника! В день предназначенный мы выпустим против него ветер сильнейший; люди станут падать словно пальмы, вырванные с корнем! Проклятые на земле, в день воскрешения осуждены будут они пред всем светом!" Али, когда ему донесли об этом, был взбешен и попеременно угрожал, святотатствовал и умолял, подкупал Диван и вел переговоры с англичанами. Порта же начала оказывать помощь... эпирским патриотам (!), считая, будто те желают подняться только против паши, совершенно не представляя, что очень скоро не только Эпир, но и вся Эллада пыхнет огнем восстания против турок.
Осенью 1820 года султан выслал против Али первую карательную экспедицию, и так начался последний, полуторалетний бой моего трефового короля. По иронии судьбы, "тиран Эпира" оказал и Эпиру, и всей Элладе громадную услугу, оттянув большую часть султанских войск их Греции на озеро Памвотис, что позволило греческому национально-освободительному движению развернуть крылья.
