Яковлев помолчал, потом продолжал более сдержанно:
— Я понимаю, ты идешь рядом со мной и думаешь: «Экий дядя восторженный, всех он хвалит». А на самом деле здесь не восторженность, а метод. Кто мы с тобой по должности? Руководители. У тебя вот на станции четверо, ты можешь изучать их не торопясь, во всех подробностях. А у меня часто бывает так: приходит посетитель, требует совета, помощи, указаний… Что он за человек? Тут не до подробностей. Значит, ищешь главное. А самое–самое главное — это умение приносить пользу Родине, народу. Конечно, один горит ярко, а другой коптит, как говорится в учебнике, «коптящим пламенем без доступа воздуха». Но это уж моя обязанность вывести на чистый воздух, мозги продуть, если потребуется, чтобы человек загорелся, засверкал, осветил все вокруг. А когда ты понял, на что человек пригоден, чем он хорош, тогда ставь второй вопрос: чем он плох. Но это вопрос второй, с него начинать нельзя. Сначала нужно сдвинуть сани, потом уже тормозить. А если с самого начала тормозить, никуда не уедешь. Такое правило на Камчатке. Как в других местах, не знаю.
— А если поедешь не в ту сторону?
— Для того и поставили тебя, начальник, чтобы не спутал направление. Но, я догадываюсь, тебе об этом думать не пришлось. Ты получил людей готовенькими, хорошее в них не растил, плохое не гасил. Тогда советую присмотреться. Плохое тоже во всяком есть, может и подвести.
— А что плохого во мне?
Яковлев погрозил пальцем:
— Я же говорил — начинаю с хорошего. Хорошее вижу: в своей области мастер, дело любишь, знаешь. А ругать в первый день не буду. Присмотрюсь — скажу. Подумаю о тебе, я к людям любопытный.
На краю ущелья он долго смотрел, как трескается полузастывшая лава и валятся в реку темно–красные пласты, вздымая каскады брызг и клубы сырого пара.
— Каково! — воскликнул он под конец. — Богатырская природа! Так и хочется, засучив рукава, схватиться с ней: кто кого? Экая сила! Прет и прет… Это же целая река, приток нашей. Интересно, сколько здесь лавы?
— Кратер выбрасывает миллион кубометров в сутки, — ответил Грибов. — Сюда доходит примерно десятая часть. Гидролог был у нас вчера, он говорит, что через неделю река будет запружена. Вероятно, после этого лава повернет на восток, пойдет по руслу.
— Подумай, сто тысяч кубометров в сутки! Мы строим сейчас три плотины, а о таком суточном плане и не мечтаем. За неделю запрудить реку! Как же все–таки спасти ее, товарищ начальник?
— Вчера мы советовались с инженером, — сказал Грибов. — Мы полагаем, выход есть. Конечно, никакими стенами лаву не остановишь. Но если взорвать несколько бугров, лава свернет на старый путь, к востоку.
— Там, на востоке, другая излучина той же реки.
— Двадцать пять километров лава не пройдет.
— Почему?
— Извержение идет на убыль, — сказал Грибов, подумав. — Пожалуй, можно подсчитать, сколько еще лавы вытечет из кратера. Я попытаюсь сделать это.
— Тогда условимся, — решил Яковлев, — завтрашний день тебе на расчеты. А за это время я доберусь до Петропавловска. Послезавтра утром ты прилетишь туда с расчетами. Значит, послезавтра, в одиннадцать утра…
11
Грибов рассуждал так: если сравнивать вулкан с котлом, то кратер — кран этого котла. Но жидкость вытекает только до той поры, пока уровень ее выше крана. Подземное давление выдавило лаву из–под вулкана и подняло ее на высоту четырех километров. Этот столб, открытый Грибовым при самой первой съемке, служит манометром подземного давления. По наблюдениям последнего месяца известно, что уровень все время падает. Значит, понижается и давление. Можно подсчитать, когда уровень лавы дойдет до бокового канала и сколько кубометров успеет вытечь до этого часа.
Предстояли довольна трудные измерения. Нужно было просмотреть все прежние снимки и записи, проверить общий ход извержения, измерить количество вытекающей лавы, вычислить объем пустот, заполненных лавой, определить, вытекает ли она только сверху или подземное давление добавляет снизу новые порции.
Работы оказалось по горло. Вечер Грибов провел над дневниками, на следующее утро затемно вылетел на вулкан, чтобы с рассветом начать съемку. На Горелой сопке он работал до сумерек, вернулся к ужину и сказал Катерине Васильевне:
— Приготовьте мне черного кофе побольше. Буду считать всю ночь. А ты, Степа, не проспи. В пять утра летим на вулкан, сделаем проверочную съемку и оттуда — курс на Петропавловск.
Он ушел в лабораторию: нужно было спешить с расчетами.
Минут через двадцать в дверь тихонько постучали. Вошла Тася, поставила на стол кофейник и тарелку с горячими пышками.
— Может, вам прилечь на часок? — сказала она заботливо. — Вы и прошлую ночь не спали. На свежую голову лучше считать.
— Ничего не поделаешь, Тасенька. Сроки!..
— Ужасно гонят они с этими сроками.
Грибов положил на стол линейку и посмотрел на Тасю с улыбкой:
— Очень хорошо, что гонят, просто великолепно! Это и есть настоящая работа. Я вспоминаю, как было прежде: я высказывался, со мной спорили, я доказывал, мне возражали, все оставались при своих мнениях и расходилась. Мой начальник говорил: «Ничего, лет через десять все увидят нашу правоту». Никто не торопил меня. Честно говоря, мы были очень слабы и потому никому не нужны. Но теперь наша наука окрепла, прикоснулась к земле, показала свою силу… И все изменилось. Раньше я делал расчеты, чтобы отстоять свое мнение, а теперь моих расчетов ждут живые люди — жители прибрежных деревень, рыбники, подрывники, которые будут спасать реку. Они волнуются, торопятся, торопят меня, стоят над душой. Нет, это чудесное чувство, когда у тебя стоят над душой, Тася!
Тася слушала с удивлением. Всегда, она думала о Грибове как о чистом мыслителе, мудром и равнодушном, а он, оказывается, вот какой — работяга, торопящийся к сроку. Кто ищет, тот не сразу находит дорогу, может ошибаться. Но, ошибаясь и исправляя, он делает дело для живых людей, для «стоящих над душой». Тася впитывала каждое слово. Но Грибов замолк, задумался. Девушка в нерешительности стояла у двери.
— Когда вернетесь и будете посвободнее, я попрошу вас помочь мне с тригонометрией. Хорошо?
— Конечно, пожалуйста.
Грибов уже погрузился в расчеты. Он ничего не заметил. Тася вздохнула и вышла.
12
Горелая сопка родилась пять тысяч лет назад, после большого землетрясения, изменившего подземные пути лавы. Лава нашла новый выход через глухую таежную падь. Однажды утром земная кора лопнула здесь, опаленная роща с треском и стоном взлетела на воздух, из–под земли выплеснулось огненное озеро. Небольшая речка, протекавшая в пади, и пруд, в который она впадала, превратились в горячее облако, и ветер унес его к океану. У речки было стойбище охотников, добывавших острогами кету, — от них не осталось даже костей.
