Алверик понятия не имел, как далеко находится он телесно, и сколько именно миль до родного дома, ради которого его счастливые мысли каждую ночь покидали измученную оболочку. Много лет прошло с тех пор, как однажды вечером шатер скитальцев серой тенью вписался в тот самый пейзаж, на фоне которого теперь снова взмахивал своими лохмотьями. Однако Нив знал, что за последнее время отряд заметно приблизился к Эрлу, ибо сны о родной деревне ныне являлись к безумцу почти сразу же, как только он засыпал; а прежде приходили не в пример позже, далеко за полночь, а иногда и под утро. Из этого Нив заключал, что раньше снам приходилось преодолевать путь более долгий, а теперь до них рукой подать. Однажды вечером Нив по секрету сообщил о своем открытии Зенду; Зенд внимательно выслушал, но мнения своего не высказал, заметил только: "Луне все ведомо". Тем не менее Зенд послушно шагал за Нивом; Нив же вел невиданный караван, каждый раз выбирая то направление, откуда сны о долине Эрл являлись быстрее всего. Столь странный способ отыскивать дорогу заметно приблизил скитальцев к Эрлу; так часто случается, когда люди следуют за предводителями безумными, слепыми либо обманутыми; они достигают-таки той или иной гавани, хотя годами блуждают, не разбирая пути: ежели бы дело обстояло иначе, что бы со всеми нами сталось?
И вот в один прекрасный день из голубой дали на скитальцев глянули шпили башен Эрла, сияя в лучах рассвета над кряжем меловых холмов. Нив немедленно повернул к ним, и повел отряд напрямую, ибо прихотливый курс отряда до того проложен был к Эрлу отнюдь не по кратчайшему расстоянию, и зашагал вперед, словно завоеватель, узревший врата незнакомого города. Что за планы роились в голове безумца, Алверик не ведал, но оставался все так же безразличен; и Зенд тоже пребывал в полном неведении, ибо Нив сообщил только, что замыслы его должны остаться тайной; впрочем, Нив и сам понятия не имел, что у него за планы, ибо фантазии в уме его задерживались не более, чем вода в решете, и тут же уносились прочь. Как мог сказать он сегодня, какие планы вписались в настроение дня вчерашнего, и волею каких причуд?
Следуя своим путем, скитальцы набрели вскоре на пастуха; пастух стоял в окружении пощипывающих травку овец, опираясь на посох, и наблюдал за происходящим; других забот у него словно бы и не было. Когда же вокруг ничего ровным счетом не происходило, он глядел себе и глядел на холмы; и со временем все его воспоминания уподобились волнистым очертаниям гигантских, поросших травою дюн. Бородатый пастух проводил прохожих взглядом, не проронив ни слова. Однако одна из безумных галлюцинаций Нива немедленно подсказала одержимому, кто перед ним; и Нив окликнул пастуха по имени, и пастух отозвался; и кто же это был как не Ванд!
И вот они разговорились; и Нив повел учтивые речи, как всегда в беседе с людьми разумными, искусно и хитро подражая повадкам и трюкам здравого рассудка, на случай, ежели Алверик опять попросит о помощи. Но Алверик о помощи не просил. Он стоял молча, и, казалось, прислушивался к разговору, но мысленно пребывал в далеком прошлом, и чужие голоса оставались для него пустым звуком. И полюбопытствовал Ванд, удалось ли путникам отыскать Эльфландию. Однако спросил он об этом так, как принято спрашивать детей, побывала ли их игрушечная лодочка на Блаженных Островах. Много лет Ванд возился с овцами, и изучил досконально, что овцам нужно, какова им цена и что в них пользы людям; все эти заботы незаметно обступили его воображение сплошным кольцом, и со временем превратились в стену, далее которой взор пастуха не проникал. О да, некогда, в юные годы, он и в самом деле пытался отыскать Эльфландию, но теперь, - теперь он повзрослел; а такого рода предприятия - удел молодых.
- Но мы видели границу, - молвил Зенд, - границу сумерек.
- Вечерний туман, - объявил Ванд.
- Я стоял на самом краю Эльфландии, - не отступал Зенд.
Но Ванд улыбнулся и покачал головой, опираясь на длинный изогнутый посох, и встряхнул бородою, и при этом каждый завиток бороды неспешно отрицал россказни Зенда о лучезарной границе, и усмешка на губах не оставляла для Эльфландии места, и в снисходительном взгляде светилась респектабельная мудрость ведомых нам полей.
- Да не Эльфландия это была, - сказал он.
И Нив согласился с Вандом, ибо безумец старательно подмечал настроение собеседника, изучая повадки здравых умов. И вот эти двое заговорили об Эльфландии: пренебрежительно, шутя, - так, как рассказывают о сне, что пригрезился на рассвете и растаял перед самым про-буждением. Алверик внимал им с отчаянием, ибо выходило, что Лиразель живет не только за пределами сумеречной границы, но и за пределами правдоподобия, что раз и навсегда установлены людям; и вдруг показалась ему принцесса еще более далекой, и почувствовал он себя еще более одиноким, чем раньше.
- И я когда-то искал Эльфландию, - молвил Ванд, - да только нет ее на свете.
- Нет, - подтвердил Нив, и один только Зенд подивился.
- Нет, - повторил Ванд, и покачал головою, и обернулся к овцам.
И по другую сторону от стада заметил он сверкающую полосу: и полоса эта неуклонно приближалась к драгоценным овцам. Так долго не сводил пастух глаз с ослепительно-яркой черты, надвигавшейся от холмов с востока, что остальные тоже оглянулись и пригляделись.
Они увидели то же самое: мерцающая линия, серебристая, или, может статься, чуть отливающая стальной синевою, переливалась и лучилась отражением невиданной смены красок. А прямо перед нею, словно угрожающее дыхание ветра, что предшествует шторму, смутно зазвучали негромкие напевы старых-старых песен. И пока стояли люди и глядели, полоса настигла одну из овец Ванда, что паслась далее прочих; и тотчас же руно ее обратилось в чистое золото, о котором говорится в древнем романсе. А ослепительный росчерк все приближался; и вот все овцы разом исчезли. Теперь наблюдателям удалось рассмотреть, что сверкающая полоса ничуть не выше завесы тумана над ручьем. Ванд застыл на месте, не сводя с нее глаз, не двигаясь и не думая; однако Нив очень скоро отвернулся, коротко кивнул Зенду, и ухватил Алверика за руку, и потащил пленника прочь, к Эрлу. Лучезарная линия, что словно бы спотыкалась, наталкиваясь на каждую шероховатость бугристых полей, уступала беглецам в проворстве; однако она не останавливалась, когда те отдыхали, и, в отличие от безумцев, не ведала усталости, но неуклонно наступала через холмы и изгороди Земли; и даже закат не изменил ее облика и не задержал ее приближения.
Глава 34.
ПОСЛЕДНЯЯ ИЗ ВЕЛИКИХ РУН.
В то время как двое помешанных увлекали Алверика назад, в те самые земли, которыми правил он давным-давно, в Эрле с самого утра трубили рога Эльфландии. И хотя слышал их только Орион, золоченый звон дрожал в воздухе, разливаясь дивною музыкой, и день исполнился ожидания чуда, что дано было ощутить и другим: не одна юная девушка выглянула из окна, гадая, что за чары заколдовали утро. Но по мере того как тянулся день, волшебство неслыханной музыки убывало, усту-пая место новому ощущению: ощущение это понемногу завладевало всеми умами в Эрле, и словно бы заключало в себе угрозу, исходящую от неведомых чудесных угодьев. Всю свою жизнь Орион слышал по вечерам напевы эльфийских рогов, кроме как в те дни, когда поступал дурно: ежели на закате раздавались переливы рогов, юноша знал, что день прожит достойно. Но теперь рога затрубили с утра, и звенели весь день, словно фанфары перед торжественным маршем; Орион посмотрел в окно, и ничего не увидел, однако рога не умолкали, возвещая о чем-то, юноше неведомом. Бесконечно-далекие, они отзывали помыслы Ориона прочь от земных угодьев и людских забот, прочь от всего, что отбрасывает тень. В тот день правитель Эрла не говорил с людьми, но общался только со своими троллями и существами эльфийского рода, что последовали за доезжачими через границу. Все, кто видел юношу, подмечали во взгляде его некое выражение, яснее слов говорившее: мысли этого человека блуждают далеко-далеко, в краях, внушающих людям страх. И в самом деле, думы Ориона уносились в нездешние дали, к матушке. А помыслы Лиразель пребывали с ним, одаривая неизбывной неж-ностью и лаской: не в этом ли отказали принцессе годы, стремительно проносясь над нашими полями, что так и остались для Лиразель загадкой? И почему-то показалось Ориону, что матушка его уже не так далека.
