— Я понимаю вашу скорбь, — лукаво начала Татьяна. — Однако ваш протест должен быть отклонен, так как вы были близки к доктору Гирш и тоже в списке подозреваемых, — шокировала собрание Невская, и даже Стас непонимающе уставился на свою жену.
По залу опять пронесся гул взволнованных голосов, и опять Невский призвал всех к молчанию.
— Я в списке? Девочка моя, ты ума лишилась? Да если хочешь знать, то я боготворил Марию, — широко расставив громадные ручищи, Равиль повернулся лицом к сидящим в зале людям. — Вы все знаете меня. Мы были вместе с самого начала. Да многих из вас, я лично вытаскивал из-под обломков зданий и перевернутых грузовиков, — взревел лаборант.
— Не горячитесь, я лично вас не обвиняю. Мы все здесь под подозрением, — как можно более спокойно ответила Татьяна, и опять сверкнула своей улыбкой. — Кто-нибудь еще против открытого собрания?
Больше никто не поднял руку, и Равиль заставил себя усесться на место. Нервы мужчины сдавали. Таня играла с огнем, играла с их жизнями, и смысла в этой игре он пока не видел.
— Ну что ж, начнем. Форма разбирательства будет следующая: любой желающий поднимает руку и задает подсудимым вопрос. Затем мы выслушаем самих обвиняемых. И в конце вынесем вердикт. Все просто. И поверьте, — повернувшись к Равилю, сказала Невская, — это не займет много времени.
Руки полковника опять были связаны. И опять теми же людьми.
«Какая-то невезуха», — подумал Соколов.
Однако подиум, на который их с Арнольдом затащили не страшил офицера. И даже больше, ситуация эта с каждой минутой все больше ему нравилась. Девушка по фамилии Невская разглагольствовала о праве слова, и Андрей понимал, что эта сучка неспроста сохраняет им жизнь. Она хочет что-то услышать.
«Вот только что?» — старался понять офицер.
Равиль было хотел остановить заседание, как ему грамотно заткнули рот. И в тот момент Андрей понял: положение не такое уж и безвыходное.
Татьяна объяснила собравшимся людям, в какой форме она видит это заседание, и допрос начался.
— Где вы были на момент преступления? — спросил первый голос из зала.
— В ректорате, на втором этаже, — прямо ответил полковник.
— Кто может это подтвердить? — продолжил тот же человек.
— Я, — шагнул вперед Арнольд.
— Учитывая то, что вы сообщники — алиби у вас господа нет, — подвела итог первого вопроса Татьяна, и что-то записала на бумаге. — Прошу: вопрос номер два.
— Было ли за что обвиняемым убивать Марию Захаровну? — спросила какая-то женщина из зала.
— Не было, — единодушно ответили подсудимые.
— Я слышал угрозы, — как можно более спокойно сказал Равиль, обращаясь к задавшей вопрос особе.
— Что вы слышали? — спросила Невская.
— Как Мария пригрозила им исключением из команды, — ответил Равиль.
— Это правда? — задала вопрос она офицеру и его спутнику.
— Да, — честно ответил Соколов и, бросив недовольный взгляд, Шторн тихо выругался.
Равиль заулыбался, а девушка опять что-то записала в своем блокноте.
— Итак: мотив в принципе есть, — сделала вывод Татьяна. — Третий вопрос в студию, — шутливо обратилась она к собранию.
— Если это не вы, то кто же? Кто мог такое сделать? — спросил мужской голос.
— Убийство Марии было выгодно тому, кто хотел власти. Кому надоела второстепенная роль, — ответил полковник, не сводя глаз с Равиля.
— Вы обвиняете этого господина? — указывая рукой на лаборанта, уточнила Татьяна.
— Да, — в один голос произнесли Соколов и Шторн.
— Доказательства? — продолжила Невская.
После короткого раздумья, полковник коротко бросил:
— Доказательств нет.
— Понятно, — не отрывая глаз от своих записей, ответила девушка. — Ну что ж, подведем черту. Картина для вас господа совсем не привлекательная. Мы выяснили, что алиби у вас нет, а вот мотив, напротив, убедительный. Ваши же обвинения в адрес Равиля совсем безосновательны.
После того, как Невская подвела итоги, чувство того, что положение еще можно исправить, начало стремительно улетучиваться.
— Будем голосовать, — как-то тоскливо начала Таня. — Кто считает, что вина этих двоих не доказана?
Руку подняло всего несколько человек.
— Кто думает, что оснований достаточно? — продолжила свою роковую игру девушка.
Большинство ответило «да».
— У меня ведь есть еще право слова, не так ли, — ухватился за последнюю соломинку офицер.
— Брось ты. Все кончено, — без каких-либо эмоций, тихо произнес Шторн.
— Да. Конечно, у вас есть такое право. Вы можете попробовать нас убедить.
И Соколов, наконец, понял. Понял, чего она добивалась, устраивая это театральное разбирательство. Татьяна хотела узнать, насколько он хорош. Хотела понять, чего она лишается. И не лучше ли, не более ли полезен полковник, как будущий союзник. Он понял: если его речь придется девушке по нраву, то он будет жить. Не моргнув глазом, сдаст Татьяна лаборанта, если увидит в офицере больший потенциал. От речи полковника зависело многое, а именно: найдется ли место им в новом мире.
Выдохнув, и покрепче собрав разбегающиеся мысли, полковник шагнул вперед и заговорил.
Полковник ждал этого момента, наверно всю свою жизнь. И пусть толпа желала его линчевать, пусть его жизнь весела на волоске, все же его слушали:
— Знаете, я не меньше вашего понимаю все ужасы одиночества.
В мертвой тишине, начал свою речь офицер.
— Для многих из вас этот кошмар начался вчера, когда солнце стояло в зените. Для меня же мир пал, лет двадцать назад. Я не буду вам рассказывать свою печальную историю, просто поймите: я знаю, что такое горе утраты, и не стал бы его множить.
Полковник выдержал паузу, обвел собравшихся взглядом и продолжил:
— Эта речь, не оправдание. Это попытка достучаться до вас. В зале сидит преступник, главное злодеяние которого, не убийство, нет. Главное зло, совершенное им — использование вашего горя. Все вы хорошие люди, просто ваши мысли спутаны, а души погрязли в смуте тревог. И я не исключение. И я понимаю, как тяжело привыкнуть к руинам старого мира. Но, как я уже сказал — для меня все это случилось годы назад, и черствое сердце в моей груди, конец света едва заметило.
С каждым новым словом, глаза собравшихся людей все больше загорались пониманием и, прибавив уверенности в голосе, Соколов заговорил дальше:
— Чтобы не тратить время, я расскажу вам одну притчу, которая дороже тысячи слов. В ней пойдет речь о таких как мы. О черных розах.
И Андрей начал свой рассказ:
— На лужайке садовника, который год распускались цветы. То были розы, самых разных цветов и оттенков. Багровые, алые и даже желтые бутоны. Но не все они пользовались успехом. Среди них, на отшибе, в одиночестве рос черный цветок. «Кому понадобиться черная роза?» — каждый раз думал садовник, срезая багровые, алые и даже желтые цветы. «Какой ужасный окрас!» — увядая в дорогих букетах, думали прочие розы. Шли годы, а черная роза так и цвела на отшибе. Шли годы, а ее братьев и сестер разбирали в цветочных магазинах. «Почему я не могу быть как все? Зачем судьба нарядила меня в это траурное платье?» — думала одинокая роза, но годы шли, и ничего не менялось.
