Это было что-то новое. Это было исцеление от моего беспокойства. С волнением начал я расспрашивать Мстегу о подробностях.
XV
На другой день был праздник Звезды, но на этот раз никаких торжеств не было. Рабов, правда, освободили от работы, но оставили запертыми в их зале; там они волновались и на все лады перетолковывали события.
Мне принесли обычный завтрак. После него я, как и всегда, пошел к царевне. Но у входа в ее покои стояли на страже два лэтея. Я знал их в лицо, мне случалось даже разговаривать с ними, но они сделали вид, что не узнали меня.
— Царевна не приказала впускать, — сказал мне один.
— Но пошлите сказать, что это я.
— Царевна не приказала.
Я ушел, но все же не поверил. Я бродил по залам, по переходам, по террасам Горы. Они были пустынны. Встречавшиеся изредка лэтеи поспешно и молча проходили мимо. Меня как-то особенно чуждались, хотя еще отвечали на приветствия.
Я вернулся к себе. Обыкновенно, если мне не случалось обедать у царевны, мне приносили обед в мою комнату. В этот день я не дождался обеда. Все отправления Горы нарушились. Вечером я опять вышел с решительным настроением выяснить положение. Первым я встретил старика учителя Сеге. Я загородил ему дорогу.
— Привет, — сказал я. — Занятий сегодня нет, вы свободны. Скажите, как здоровье государя?
Старик страшно смешался.
— Простите, не [обижайтесь], я должен спешить…
Повернувшись, он почти побежал прочь от меня.
Я пошел к Латомати. Рабы сказали мне, что он никого не велел пускать к себе.
Я снова вернулся к себе. Что-то совершалось кругом, а я не знал что. Я послал Мстегу к рабам разузнать, что делается там. Сам я уныло лег на ложе. В моей комнате было узкое окно наружу, и я мог следить, как быстро темнело. Наступала ночь.
Вдруг в проходе, ведшем в мою комнату, показалась черная фигура негритянки, то была рабыня Сеаты.
— К тебе идет царевна, — шепнула она мне и исчезла.
Я вскочил с ложа. Через минуту вошла Сеата, одна, без провожатых.
Я бормотал в смущении какие-то извинения, но царевна прервала меня:
— Нет времени, друг мой, слушай.
Она села на мое ложе и взяла меня за руку.
— Слушай. Отец умер. Это скрывают, но это верно. Последнее время он уклонялся от меня. Теперь я могу сказать, что виною этому ты. Я два раза хотела прийти к нему, он не позволял. С ним все время был Болло. У Болло теперь царский меч. Он будет царем. Его признают.
По законам страны прямой наследницей царского венца была сама Сеата. Я подумал, что именно эта потеря так огорчает ее.
— Полно, царевна, — сказал я. — Еще не все потеряно. Да и стоит ли грустить о царском сане. Я убежден, что с ним соединено больше заботы и горестей, чем радостей.
— Ах, ты ничего не понял, — грустно произнесла царевна. — Слушай, я объясню подробнее. Ты знаешь, что у нас давно борются за власть две стороны: знатнейших вельмож и простых лэтеев. Ведь ты же читал наши летописи. Мой отец был царь из партии вельмож. Одно время думали примирить обе партии и для того выдали мою старшую сестру замуж за Болло. Он из простых лэтеев. Но сестра умерла, а Болло остался верен своей партии. Теперь торжествует не он один, а весь второй этаж. А нам всем суждено падение.
Для меня еще многое было неясно.
— Я все еще не вижу ничего особенно ужасного, царевна.
— Ужасно то, — вскричала царевна, вдруг заломив свои мраморные руки, — то ужасно, что как царица я могла остаться свободной… Но я более не царица! Я простая женщина! Я должна повиноваться законам страны. Я уже прожила мою пятнадцатую весну, уже два года как прожила… Мне прикажут… прикажут иметь мужа…
Она произнесла последние слова глухо, глядя в землю. Но вдруг опять ожила, глаза ее вспыхнули, она сжала мою руку.
— Слушай, Толе! Я этого не хочу! Не хочу! Я считаю это позорным. Спасти меня должен ты. Как? Неужели эта серая земля не истомила тебя в те недолгие дни, какие ты томился здесь… А ведь я! И родилась здесь и прожила долгие годы! Ты мудр, мой добрый Толе! Ты найдешь возможность. Уйдем отсюда, умчимся, улетим, улетим хотя бы на твою Звезду! Я тебя умоляю!
Царевна опустилась передо мной на колени, порывисто обняла меня руками, смотрела мне в глаза.
— Царевна Сеата… — говорил я в безумном замешательстве, — ты знаешь, что жизнь моя принадлежит тебе, но я бессилен. Что могу я сделать один и так скоро… я бессилен, царевна.
Она медленно и молча встала, хотела идти, но потом упала на ложе и зарыдала.
— Значит, все кончено! Все! И я как простая женщина..
— Будь благоразумна, — успокаивал я, — не все потеряно.
Преодолев на миг рыдания, она крикнула мне:
— Тогда оставь меня, Толе, и беги сам… Беги, беги!.. Тебя не пощадят. Болло уже решил о твоей смерти… Прощай навсегда.
— Мы не можем унестись на другую Звезду, но мы можем бороться с врагами.
Сеата подняла голову.
— Но за Болло весь второй этаж, все лэтеи — их тысяча человек! А моих сторонников, быть может, двадцать человек, да и из них большинство старики или трусы.
— На стороне Болло все лэтеи, — сказал я, — а что, если на нашей стороне будут рабы?
— Рабы? — переспросила царевна и долго смотрела на меня, недоумевая.
XVI
Было уже совершенно темно, ярко сверкали звезды, когда я подошел к выходу. Стоявший на страже загородил мне дорогу.
— Выходить воспрещено.
— Кем?
— По приказанию Болло, в чьих руках царский меч.
Я высвободил под плащом лэтейский короткий меч, но решил употребить силу лишь в крайности.
— Друг мой, — сказал я мягко, — ты исполняешь повеление Болло, но он пока только временный представитель власти. А вот у меня золотое запястье царевны, признаешь ты власть царской дочери?
Лэтеи заколебался.
— Мне приказано не пропускать никого, — повторил он неуверенно.
— Послушай, друг, — сказал я шепотом, — убежден ли ты, что Болло будет царем? А что, если власть законно перейдет к царевне? Как отнесется она к тому, кто не исполнил ее повеления? Ведь я знаю тебя: ты Тобой, сын Боколта.
Зная, что сторож смущен окончательно, я отстранил его от входа и быстро вышел в долину. Не прошел я и двадцати шагов, как Тобой опомнился и стал кричать, чтобы я остановился. Я прибавил шаг, готовясь, если надо, побежать. Но страж, видя, что я не отвечаю, покинул свой пост и исчез во мраке прохода: пошел доносить о случившемся.
Я, задыхаясь, добежал до Большого входа. Здесь по обычаю тоже ходил страж.
— По воле царевны!.. — сказал я, показывая запястье.
Сторож не возразил ни слова. Я вошел в зал у* Рабов. Громадная зала озарена была десятками костров. Пламя взвивалось в черный мрак высоты, дым [валил] густыми облаками. Тысячи оголенных тел, освещенных красным пламенем, плясали и дико вертелись вокруг костров. Неумолчный рев голосов сливался в непрерывный гул.
