Но может сейчас наступил последний раз и его опустит к самому дну, чтобы потом, подняв, вынести на другую сторону. Не был ли сегодняшний день тем днем, когда он сойдет на берег и покажет всем, что Теранезия не способна навредить ему, как угли активисту ИРА, триумфально ступающему по ним? Он все еще может вернуться в Торонто с миром, таким же вызывающе спокойным, как Феликс, свободным от родителей, от Мадхузре, от всех своих бесполезных страхов, окончательно рассчитавшись по всем обязательствам своего прошлого, выдуманным или реальным.
А Грант он предупреждал, чтобы она не слишком надеялась.
Подведя корабль ближе к берегу, они выбрались на пляж. Помимо ружья с транквилизатором Грант вооружилась еще и обычной винтовкой. Они провели положенные ритуалы с репеллентом от насекомых и тестами миноискателей. Когда Прабир натягивал ботинки, гладя на риф, он представил водяного, встающего из волн, злого и голодного, с зубами, блестящими как полированная сталь. Затем он отогнал иллюзию, превратив существо в случайные брызги. В этом и состояла проблема демонов, выдуманных детьми и религиями: ты создаешь правила, а они им подчиняются. И это не слишком годится для подготовки к жизни. Как только ты начинаешь верить, что в мире любая реальная опасность действует именно так — ты пропал.
Они входили в джунгли медленно — колючий кустарник оказался еще более плотным и перепутанным, чем те, что встречались им раньше. У него были длинные, тонкие ветки, скрученные спиралью, словно мотки колючей проволоки. Отрезая образец, Прабир заработал рваную рану на большом пальце, зацепившись за почти невидимые крошечные крючки, которыми были покрыты ветки в промежутках между большими шипами. Он пососал раненый палец.
— Будет, конечно, прекрасно, если мы раскроем тайну, но я надеюсь, что нам не придется столкнуться с травоядным, против которого требуются такие ухищрения.
— Наверное оно будет не хуже носорога или бегемота, — предположила Грант. — Но, похоже, у него нет здесь потомков, для защиты от которых могло возникнуть нечто подобное.
Прабир искал в рюкзаке пластырь.
— Хорошо, я готов согласиться, что семена разносятся ветром, континенты дрейфуют, а целые рода животных вымирают в местных масштабах. Но почему то, что возрождается, всегда приобретает самые экстремальные черты? Почему бы этим кустам не выращивать что-нибудь не совсем уместное, как, например, цветы, нацеленные на давно исчезнувших опыляющих насекомых?
Грант задумалась.
— Нет доказательств, что протеин из Сан-Паулу вообще когда-либо использовался для восстановления мутаций. Так что вполне может быть, что такого никогда и не происходило; возможно, я просто слишком упорно цепляюсь за эту идею. Возможно, что функция этого белка всегда заключалась в том, чтобы реактивировать старые признаки, чтобы вернуть изобретенное ранее из спящего состояния в генофонд.
Прабир обдумал услышанное.
— Немного напоминает природный вариант этих программ консервации, когда замороженной двадцать лет назад спермой оплодотворяют животных, находящихся под угрозой вымирания, чтобы оживить вид, чья популяция становится слишком инбредной.
— Ага. А иногда они используют для этого близкородственные виды. И, если этот белок управляет своего рода «замороженным банком генов», то на чистоту вида станут обращать еще меньше внимания: никто и подумает сомневаться перед тем, как создать гибрид с далеким предком.
Прабиру такое предположение показалось одновременно и более простым, и значительно более радикальным, чем гипотеза восстановления мутации: смещение механизма с таинственной аварийной ответной реакции на основной фактор генетических изменений.
Хотя большая часть проблем также перекочевала из старой гипотезы.
— Это все еще не объясняет, как замораживаются и восстанавливаются специфические признаки. Вы хотите сказать, что предки этого растения знали, что развили удивительно эффективную защиту и намеренно припрятали гены до следующей геологической эпохи, когда они смогут пригодиться?
Грант улыбнулась, не поддавшись на провокацию.
— Скорей всего дело просто в том, что гены, которые существуют дольше, имеют большие шансы оказаться скопированными, что, в свою очередь, повышает вероятность их выживания в неактивной форме.
— А мимикрия? А симбиоз? Как синхронизируются такие вещи?
— А вот этого я не знаю.
Они продирались дальше сквозь джунгли. Прабир все ожидал, когда его озарит, когда знакомый вид старого корявого дерева или обнаженной породы пробудит в нем воспоминания сильнее, чем на берегу. Он обследовал эту сторону острова полностью — каждый шаг, который он делал, был одним из тех, что он наверняка должен был сделать раньше. Но изменилось слишком многое. Хотя сами по себе деревья казались такими же, не было папоротников, не было маленьких цветов на земле — лишь плотоядные орхидеи, которые уже встречались им на других островах да вездесущий, похожий на колючую проволоку, кустарник. Даже запах леса стал для него чужим. Словно он вернулся в город и увидел, что дороги отремонтированы, здания перекрашены, а все прежние жители выселены и вместо них заселены чужаки с другими традициями и другими кухонными ароматами. Амбон с его nouveau-colonial[23] макияжем, казался более знакомым, чем этот остров.
Черные какаду оказались и здесь тоже. Прабир стоял и наблюдал за одним из них с полчаса, ожидая, пока Грант закончит препарировать орхидею.
Птица сидела на kenari[24]. Своими зубами она грызла ветку, на отростках которой было с полдюжины белых, уже набухших плодами, цветов. Гроздь отростков с фруктами упала к ногам птицы, опустившись прямо на толстую ветку, на которой та сидела. Какаду продолжил, жуя плод вместе с кожистой оболочкой, которая еще не совсем созрела, чтобы лопнуть пополам и дать миндалю высыпаться на землю.
Грант подошла посмотреть, за чем он наблюдает. Прабир рассказал, все, что увидел до этого момента. Птица извлекла одну миндалину из плода, и выполнила еще более сложную процедуру, чтобы проникнуть внутрь твердой оболочки.
— Что касается последней части представления, — сказала Грант, — то это старо, как мир: классический пример кормовой специализации.
Какаду отломал кусочек скорлупы, и теперь, придерживая орех лапой, верхней, острой и изогнутой частью клюва извлекал кусочки ядра, а своим длинным, похожим на черно-розовый резиновый жгут, языком, подхватывал их и отправлял в рот.
— Хотя надо признать: охота за неспелыми плодами — это что-то новенькое.
