по полу, с грохотом отодвигая стулья. Мне ничего не оставалось, кроме как убраться, и только идя по улице к ближайшей троллейбусной остановке, вдруг вспомнил, что совершенно не чуял запаха тех дорогих сигарет, которые курил “профессор” во время нашей беседы.
Прошло полмесяца. Я больше не ходил в летний кинотеатр в парке. К чему? Лайза действительно мне нравилась. Очень-очень. До сладкой оторопи при каждой мысли о ней, до ночных бредовых грёз. И я не хотел растравливать душу, участвуя в иллюзорных приключениях, едва не касаясь с ней локтями во время иллюзорных эскапад, и сознавая при этом, что до нее не просто нельзя дотронуться – что нет никакой надежды даже на встречу с ее прототипом, с той девушкой, по образу и подобию которой она скроена. Что та девушка мертва, и голоиллюзионная Лайза – всего лишь её призрак.
В тот день выдалось ясное, солнечное утро. Я шел по оживленной улице на очередную встречу с потенциальным работодателем, и она материализовалась передо мной со звуком лопнувшего мыльного пузыря: все в той же ковбойской рубахе, завязанной узлом на пупке, старомодных подвернутых джинсах. Это произошло так неожиданно, что я даже поднял глаза к небу – откуда еще ей было свалиться?
– Приветики! Его не видно! – она улыбнулась и сделала жест, как будто хотела взять меня под руку. – Мы прикрыли его изображением легкого перистого облачка.
– Кого?
– Транслятор, – Лайза улыбнулась – на этот раз чуточку покровительственно. – Ты же сам придумал подвешивать их на воздушных шарах. Сильно занят?
– Не то, чтобы очень… Ищу работу.
– Считай, что нашел. Мой папка слово держит. Помнишь, он обещал замолвить за тебя словечко перед спонсорами аттракциона?
– М-м-м-м! А что надо делать?
– Пока ничего. Гулять со мной. Мы проводим тестирование. Опыт экзистенции голографической иллюзии на улицах среднестатистического города. Ты будешь подстраховкой. Все-таки, реальный человек. Вечером напишешь отчет для спонсоров. Они старые. Не доверяют искусственному интеллекту. Боятся, что налажает в свою пользу, – мы прошли мимо галереи магазинов и вышли на оживленную часть улицы. Несколько встречных особ женского пола смерили нас недоуменными взглядами, и Лайза буркнула:
– Кажется, я не в тренде! – раздался звук лопающегося мыльного пузыря, и вместо ковбойской рубахи в стиле 70-х годов прошлого века и подвернутых джинсов на ней оказалась обширно декольтированная маечка и шортики того фасона, при котором на каждом шаге наружу вываливается полягодички.
– Так лучше? – шедшая навстречу бабка с двумя кошелками под впечатлением от Лайзиного переодевания выпучила глаза и села шестипудовым задом на асфальт, две другие подавились соплями и остались стоять с раскрытыми ртами.
Мы продефилировали мимо них; Лайза положила руку мне на плечо и попросила:
– Давай не заходить в тень! – глянув на нее, увидел, что трепетные тени листьев уличных клёнов пронзают ее фигурку насквозь. Выпрыгнули на середину тротуара, и этот порыв словно разбудил меня. Вдруг осознал, что стою рядом с такой красивой девушкой, какую только мог себе представить, что нас разделяют всего несколько сантиметров, и она настолько реальна, ощутима, что я даже чувствую ее дыхание. Представил себе, каким наслаждением будет целовать ее подрагивающие в ускользающей улыбке губы. В голову пришло: а вдруг получится? Попросил:
– Обними меня! – и Лайза с кинематографической готовностью закинула руки мне на шею и приникла невесомым телом. Я смотрел в упор в ее искрящиеся огоньками-чертиками глаза, и все не мог смириться тем, что она – только лишь видение, мираж. – Поцелуй! – и она тысячекратно отрепетированным красотками большого экрана движением припала к моим губам. Я даже погрузился на несколько секунд во власть миража и напрягал губы, пытаясь уловить иллюзию; потом увидел, что прохожие смотрят на нас, и ощутил нечто вроде торжества: пусть видят! Глазеют, как я обнимаюсь с самой красивой и безбашенной девушкой планеты!
Не знаю, сколько времени мы так обнимались, пока я не заметил, что на нас кто-то тупо пялится, словно баран на новые ворота.
Разумеется, это был Сашка Машкин. Лайза вполне реалистично укрыла лицо в моем плече и хихикнула. Санёк беззвучно хлопал челюстью.
– Ты, это, что?.. Нашел ее? – наконец-то наш молодёжный трибун обрел дар речи.
– Ага! – я не прочь был подразнить его.
– Здоровски! – он взирал на Лайзу с той слюнопускательной страстностью, с которой молодая бездомная дворняга смотрит на гирлянду сосисок, свисающую из сумки нерадивой хозяйки.
– Тебе я тоже нравлюсь? – спросила его Лайза.
– Уа-ва-ва! – только и смог издать Машкин.
– С ним тоже надо целоваться? – спросила меня девушка, и я не успел ответить: она подалась к экс-однокласснику в отточенным кинематографическом порыве, и тот привстал на цыпочки, закрыв глаза и вытянув трубочкой губы. На них забавно было смотреть: Сашка едва доставал своей лысиной ей до подбородка и лапал впустую воздух, раскрашенный голографическими отображениями.
Лайза отскочила от него и спряталась у меня за спиной, но было уже поздно: шагах в десяти от нас стояла бочка с квасом, утро было жарким, и к источнику влаги успела выстроиться очередь с бидончиками и трехлитровыми банками в кошелках.
– Вот молодежь пошла! – донеслось до наших ушей. – Сосутся при всем народе!
– А девчонка-то! Девчонка! Так голяшками и сверкает! И с двумя целуется!
– У них сейчас так полагается.
– Что это? – спросила Лайза.
– Очередь. За квасом.
– А чего они ждут? Товара не хватает или продавцов? – я даже не успел открыть рот, как Сашка принялся вещать тоном профессора ВШЭ:
– Идёт борьба. Борьба за обладание экономическими рычагами. Установление монополии. Ибо тот, кто владеет рынком, в конечном итоге владеет властью политической. Так значит, ее опять нет? – это уже ко мне. – Ты тут с голографией променад устраиваешь?
– Монополия – это плохо? – поинтересовалась Лайза.
– Да!
Раздался звук лопающегося мыльного пузыря, и вдоль фасада ближайшего дома выстроилась вереница бочек кваса с розовощекими продавщицами – как раз по числу страждущих с бидонами и трехлитровыми банками в сумках. Народ секунду не верил своим глазам, потом заметался между иллюзорными емкостями на колесах. – Совсем как в “Мастере и Маргарите”! – выдохнул Санёк, а я шепнул Лайзе:
– Не надо так. Из такой иллюзии ничего хорошего не выйдет, – но было уже поздно: бидононосцы с разбегу врывались в изображения бочек с квасом, выскакивали с обескураженными лицами наружу; подбегая обратно к единственной реальной поилке, спорили, кто за кем стоял; продавщица пыталась как-то навести порядок, но получила сумкой по голове; один из квасофилов, громыхая клюшкой, забрался на верх бочки, распахнул люк и принялся разливать коричнево-пенную жидкость прямо из трюма емкости. От подъездов ближайших
