Это был высокий, худощавый, нервный молодой человек с рыжими волосами и небольшими кустистыми красновато-рыжими усиками. Чистую кожу его лица щедро покрывали веснушки. Насколько было известно Цицерону, Редмонд имел жену и двоих маленьких детей. До сих пор Цицерон предоставлял ему эксклюзив на свою информацию, по крайней мере по всем вопросам, связанным со специальностью Редмонда. Редмонд был экономистом и очень интересовался римским денежным обращением. Цицерон помогал ему прояснить некоторые проблемы, за давностью времени казавшиеся неразрешимыми. Редмонд также интересовался всякими другими валютами, которые циркулировали в Риме в те времена, и Цицерон, без сомнения, был для него драгоценнейшей находкой.
Вот почему Редмонда чуть удар не хватил, когда при очередном свидании Цицерон объявил, что вынужден прекратить снабжать его информацией.
— Но почему, Марк Туллий? Я думал, мы друзья.
— Я и сам так думал, — ответил Цицерон. — Я относился к вам почти как к сыну. И, уж конечно, как к ученику. Вот почему мне стало так больно, когда я узнал, что вы не были со мной откровенны в вопросах величайшей важности.
— Марк Туллий! Умоляю вас, объясните, на что вы намекаете!
Цицерон остановил на молодом человеке суровый взгляд.
— Я говорю о планах Джона Сикиса.
— Ка… каких планах? — спросил Редмонд тоном невинного младенца, но едва заметная дрожь в голосе выдала его. Цицерону стало ясно, что Редмонд совершенно точно знает, о чем идет речь.
Он молча ждал. Редмонд пристально посмотрел на него, прочистил горло и заявил:
— Мне запрещено обсуждать планы мистера Сикиса. Он совершенно недвусмысленно дал мне понять, что, если я проболтаюсь вам о них, наши встречи прекратятся.
— А если вы не расскажете мне, я никогда больше не стану беседовать с вами. Даю слово римлянина. Их взгляды встретились. Редмонд первый отвел глаза.
— Если он когда-нибудь узнает…
— Не узнает, — успокоил его Цицерон. — Ясно же, что в моих интересах не разглашать, из каких источников я получаю информацию. Но я должен быть в курсе планов Сикиса в той части, в какой они имеют отношение к Миру Двойников. Это вопрос жизни и смерти для меня и всех нас. Мы полностью зависим от оборудования, без которого невозможно само наше существование. Если Сикису что-то не понравится, он волен уничтожить любого из нас или даже всех. Он способен погубить весь наш мир. Над нами постоянно довлеет страх смертного приговора, и никто из обычных людей не может никак изменить эту ситуацию, даже зная о нашем положении. Мир не воспринимает двойника как личность. Хотя, может быть, именно вы теперь уже понимаете, что такая точка зрения неверна.
— Да, конечно.
— Тогда расскажите мне обо всем, Редмонд.
— Хорошо, сэр…
При следующей встрече с Макиавелли Цицерон сообщил ему потрясающую новость:
— Сикис, если верить Редмонду, моему информатору, собирается присоединиться к нам здесь, в Мире Двойников.
— Мне казалось, что это невозможно для живых людей, — возразил Макиавелли.
— Скорее всего так оно и есть. Сикис задумал совершить самоубийство, сначала обеспечив сохранение информации, необходимой для создания его двойника.
— Значит, Сикис собирается стать одним из нас! — воскликнул Макиавелли. И ради этого покончить с собой!.. Поразительно, конечно, но, если хорошенько призадуматься, вполне закономерно. Все-таки, что ни говори, мы здесь обладаем бессмертием. Пока эта несущая жизнь субстанция… как они ее называют?
— Электричество, — подсказал Цицерон.
— Вот именно. Пока электричество бежит по проводам, мы бессмертны.
— Весьма ненадежный вариант бессмертия, — заметил Цицерон. — Теоретически мы, конечно, могли бы жить вечно. Но на практике стоит нам не угодить хозяевам, и они могут уничтожить нас вот так просто, — Цицерон щелкнул пальцами.
— Сикис собирается править нами, — задумчиво произнес Макиавелли. — В чем мы совершенно не нуждаемся! Полагаю, для этого и выстроен тот великолепный дворец, который вы с Бакуниным обнаружили.
— Скорее всего, — ответил Цицерон. — Именно там Сикис рассчитывает жить и править.
— С Клеопатрой в качестве королевы, — добавил Макиавелли.
— Именно. Хотя не думаю, что, избрав ее, он совершил ловкий ход. Она, конечно, исключительно привлекательная женщина, но все же недаром имеет репутацию убийцы.
— Не хватало нам других забот, — сказал Макиавелли, — так теперь еще этот Сикис вот-вот окажется здесь, чтобы править нами. Нужно найти способ помешать ему.
— Напротив, — возразил Цицерон, — мы должны всячески способствовать тому, чтобы это произошло.
— Я не ослышался? — удивился Макиавелли. — Цицерон, демократ, возлюбленный свободы, готов с распростертыми объятиями приветствовать здесь одного из наших врагов?
— Обычно вы более проницательны, — ответил Цицерон. — Я не хуже вас осознаю, что идет нескончаемая война между нами и ними, между двойниками и реальными людьми.
— Вы читаете мои мысли. Почему же в таком случае вы собираетесь способствовать тому, чтобы враг жил среди нас и правил нами?
Цицерон улыбнулся, собираясь с мыслями.
— Может быть, он и будет править здесь. Что из того? Нами все равно управляют, и в данный момент нет способа избавиться от этого. Суть в том, что в результате один из Них окажется на нашей территории. Сейчас, поскольку мы намертво прикованы к этому их компьютеру, они для нас недосягаемы. Однако, если Сикис окажется здесь и при этом сохранит свою власть, нас не уничтожат. И пока мы способны двигаться и думать, может быть, нам удастся переломить ситуацию в свою пользу.
— Каким образом? — спросил Макиавелли. — Мы всего лишь крошечные биты информации, а они… Они вполне материальны, не нам чета.
— Смотрите глубже, друг мой, — ответил Цицерон. — Ветер — тоже что-то вроде информации. Он не более материален, чем мы с вами, и все же способен воздействовать на обычные предметы. Повалить дуб, например. Вот что такое сила информации, направленная в нужную сторону.
— Даже здесь Сикис по-прежнему может оставаться недосягаем для нас.
— Согласен. И все же у нас появится шанс повлиять на него, тогда как сейчас это в принципе исключено.
«Я люблю вас, Клеопатра». Нет, эти слова пока еще не прозвучали, но вот-вот должны. Даже явившись к ней в личине бога, он не уподобится богам. Ничтожный человек, она ощущала это всеми фибрами души. Сикис, так он называл себя и настаивал, чтобы она тоже так обращалась к нему. Он, казалось, гордился своим именем. И постоянно пытался объяснить ей, какое важное место занимает в другом мире, мире, которого она никогда не увидит.
