Генерал Гоуст вышел из-за стола и бесшумно прошелся несколько раз по мягкому ковру кабинета.
— А вы знаете, что помощник военного министра может воспротивиться вашей идее? — спросил он, останавливаясь перед Хазардом.
— Почти не сомневаюсь в этом, — спокойно ответил Хазард. — Помощник министра, может быть, и умный человек, как полагают некоторые, но его чрезмерная осторожность окажется когда-нибудь пагубной для нас. К счастью, мы можем не очень считаться с ним на сей раз, зная мнение на этот счет самого министра. Поддержит нас и большинство конгрессменов из военной комиссии конгресса.
— Да, пожалуй, — согласился начальник разведки.
— А то ведь, что получается, — все более вдохновляясь, продолжал Хазард. — Нас уже не только французские генералы типа Жако, но и некоторые португальские офицеры начинают поучать. Им, видите ли, не нравится наша периферийная стратегия. А мы рассматриваем эту стратегию как наиболее отвечающую характеру будущей войны и соотношению сил на международной арене. Стратегия эта позволит нам наиболее эффективно использовать нашу воздушную и морскую мощь. А то, что я предлагаю по части «Эн-Джи» — есть одна из тактических форм осуществления нашей периферийной стратегии.
— Вполне согласен с вами, генерал, — удовлетворенно закивал бритой головой Гоуст. — Кому, однако, доверим мы такое поручение?
— Это уж ваше дело, — улыбнулся Хазард. — Кадры подобных людей — в ваших руках. Нужен, конечно, очень решительный человек, почти самоубийца.
Начальник разведывательного управления снова неслышно зашагал по мягкому ковру кабинета. Генерал Хазард, наблюдавший за ним со стороны, обратил внимание, что в фигуре и внешнем виде Гоуста не было ничего военного. По облику своему он типичный чиновник, каких немало в военном министерстве. Презирая людей штатских, да еще астенического телосложения к тому же, Хазард и на генерала Гоуста смотрел с некоторым превосходством, хотя и знал, что обладатель этой хлипкой фигуры, в делах агентурной разведки — непререкаемый авторитет.
Посидев у Гоуста еще четверть часа, Хазард откланялся, наконец. И как только он вышел, Гоуст вызвал к себе полковника Кроу. Полковник был еще сравнительно молодым человеком, но с совершенно седой головой. В разведывательном управлении младшие офицеры шепотом передавали друг другу самые разнообразные варианты легендарной истории о том, как в тридцать пять лет этот человек за одну ночь стал сед. И, пожалуй, один только генерал Гоуст знал подлинную и далеко не такую уж романтическую историю преждевременного поседения полковника Кроу. Но он не опровергал ходивших о нем легенд — пусть молодые офицеры проникаются уважением к своим начальникам!
— Ну как, полковник, — обратился Гоуст к Кроу, как только тот вошел к нему в кабинет, — говорили вы уже с Дэвисом?
— Да, сэр. Сегодня утром.
— Мы были к нему несправедливы. Не помешает это нам теперь?
— Он обижен, конечно, — согласился Кроу. — Но я ведь не упускал его из виду все это время. Знал, рано или поздно он понадобится нам. Дэвис всегда был человеком редкостной, фанатической ненависти к русским, и это в нем осталось.
— В надежности его можно, значит, не сомневаться? — спросил Гоуст, перелистывая папку с личным делом опального разведчика Дэвиса.
— Да, сэр. У нас есть все данные о нем с момента прихода его в разведку и по сегодняшний день.
— Ну, а необычную кличку его — «Ва-банк!», мы так и оставим за ним? — улыбнулся начальник разведывательного управления.
— Конечно, сэр, — совершенно серьезно ответил полковник. — Сейчас больше чем когда-нибудь она подходит ему, ибо дело идет о такой ставке, как его собственная жизнь.
— Ну что ж, — заключил генерал, приподнявшись со своего места и давая этим понять, что аудиенция закончена, — присылайте тогда ко мне этого Дэвиса, я лично дам ему задание.
РЕДАКТОР газеты, в которой работала Керри, был осторожным человеком. Он знал, что властям ничего не стоит закрыть его газету и старался не очень раздражать не только Конгресс, но и всесильное военное министерство.
— Мы слишком слабы, чтобы наносить открытые удары, — говорил он обыкновенно в ответ на упреки. — Наш удел кусаться исподтишка.
— Да и кусаемся ли вообще? — заметили ему на это. — Может быть, лаем только из подворотни?
Керри, знавшая все это о своем редакторе, не очень надеялась на то, что он придет в восторг от предложения ее дяди, подполковника в отставке Джессепа. Выслушав от Керри даже то немногое, что ей было известно, Чарльз Каннинг, как она и предполагала, сразу же замотал головой самым категорическим образом.
— Нет, нет, милая Керри! С военным министром мы не будем связываться.
Керри, впрочем, не очень огорчалась отказом редактора. Ей и самой вся эта история казалась туманной. Смущало и то, что дядя рассказал ей все это в нетрезвом виде. Гораздо более удивила ее другая новость — мистрис Андерсон объявила ей сегодня, что Гровер вот уже второй день как ушел куда-то и будто в воду канул.
— А раньше с ним разве не бывало такого? — спросила Керри.
— Да нет, в первый раз это за все три года, что он живет у меня. Надо бы сообщить полиции, но ведь сами знаете, как с нею связываться. Подожду еще, может быть, появится.
— А он ничего не оставил у себя в комнате? Может быть, записку какую? Странный он был человек…
— Был? — испуганно переспросила мистрис Андерсон. — Вы говорите «был»? Разве его может уже не быть?
— Да ведь кто его знает… Такой и самоубийством мог покончить.
— Господи! — воскликнула почтенная мистрис Андерсон. — Этого только не хватало! Знаете что, голубушка, вот вам ключ от его комнаты, посмотрите-ка там сами, не оставил ли он действительно какой-нибудь записки. Вы в этом деле больше понимаете.
«В каком таком деле? — удивилась Керри. — И почему я понимаю в нем больше, чем она?» Не возразив, однако, Керри взяла протянутый ей ключ и не без любопытства открыла комнату Гровера.
Все тут было примерно в таком виде, как она и представляла себе. Типичная комната холостяка — все разбросано в самом живописном беспорядке. Чувствовалось, однако, что Гровер ничего не взял из своих вещей, уходя куда-то. Видимо, он не собирался никуда надолго. Никаких записок Керри тоже нигде не обнаружила. Она перелистала два блокнота и несколько книг, лежавших на столе и вскоре прекратила поиски, решив, что такой человек, как Гровер, не оставил бы никакой записки, если бы даже и решил покончить жизнь самоубийством. Кого ему было извещать о своей смерти? Человек этот был, видимо, совершенно одинок…
