Виктор поверил, ничего другого ему не оставалось.
Пассажир уже скрылся в подъезде, а он все еще сидел, поглядывая в зеркало. В садике не было ни души, и надежда на то, что дом двадцать один — это только метафора, растаяла.
В одиннадцатом часу начало темнеть, особенно это было заметно по деревьям. Кроны уплотнились, будто бы в них выросли дополнительные листья, и перестали пропускать свет. Черная скамейка утонула в сумраке — теперь любой желающий мог вздремнуть на ней без помех.
Несмотря на вечер, духота не спадала, и Мухин, утомившись от плотного мертвого воздуха и собственного пота, опустил в машине все четыре стекла.
«К проституткам мотануть?.. — вяло подумал он. — Ну их на фиг. Вокзал?.. Тогда уж сразу -• в отделение, в клетку. А в клетке — бомжи и опять проститутки. На фиг...»
Он мог переночевать в гостинице, но денег хватило бы дня на три-четыре, не больше, и то при условии, что это будет далеко не «Метрополь». К тому же Мухин чувствовал, что проблему надо решать кардинально, поскольку...
Виктор тяжко вздохнул и закурил.
Да... Поскольку возвращаться домой он не собирался. Там чужая жизнь — в чужой квартире, с чужой женой. Там все не его, и даже эта рубашка, и даже эти трусы... Единственное, что Виктор мог считать своим, — это сигареты. Пачку «Кента» он купил сам... правда, на чужие деньги.
Возможно, у местного Мухина, у зоолога, была любовница, возможно — и апартаменты для встреч... Однако, чтобы о них узнать — о любовнице и апартаментах, — Виктору нужен был хоть какой-то намек.
За последние полчаса на улице Возрождения-Луначарского не появилось ни одного прохожего.
Лихо отстрелив окурок — он этому не учился, это умел зоолог, — Мухин тронул руль и медленно поехал, словно размышляя, не подождать ли ему еще, хотя было ясно, что Константин не придет — ни с топором, ни без.
Впереди, у аптеки, в сером полотне дороги фары выхватили дырку открытого люка.
«Откуда?.. — отстранение подумал Виктор. — Никого ведь не видел...»
Он повернул, объезжая колодец, и вдруг заметил между домами какую-то тень. Силуэт пробежал по стене, огромной птицей скользнул на тротуар, тут же — на мостовую и, догнав «девятку», вскочил в правую дверь. Виктор даже не пытался увернуться, а если б и пытался, то вряд ли успел бы — все произошло нереально быстро.
Мухин остановил машину и вопросительно произнес:
— Ну...
На него смотрели неглупые карие глаза. Темные глаза и светлые брови — редкое сочетание. Еще у мужчины был нос с горбинкой — Мухин почему-то сразу обратил на это внимание. Горбинка была не природной — нос ломали, и, скорее всего, неоднократно. Одет был мужчина в черную хлопковую «натовку» и плотные брюки, тоже черные. На выбритом загорелом черепе выступали крупные капли и, скатываясь по щекам, впитывались в лоснящийся воротник. Казалось, куртка была мокрой насквозь, но его это ничуть не беспокоило.
Под сороковник, оценил Мухин. Опасный возраст.
— Привет, — бросил человек. — Давно в этом слое?
— В этом... что?..
— Понятно. Ты езжай, езжай. Не надо тут отсвечивать, — сказал незнакомец и деловито представился: — Петр.
— Виктор, — ответил Мухин без энтузиазма. — Куда ехать-то?
— Все равно. Лично мне никуда не надо.
— А чего сел? Тачка?..
— Витя, я не вор.
— Кто же ты, Петя? — поинтересовался Мухин насмешливо, даже с некоторой издевкой, и сам поразился своему нахальству. Есть люди, становящиеся в опасности бесстрашными, или, точнее, безбашенными, но Виктор себя к ним не относил. Ошибался, что ли?..
— Вопросец... — молвил Петр задумчиво и вроде бы не враждебно. — Кто я... А ты кто? Можешь ответить?
— Я?.. Зоолог, — поколебавшись, сказал Мухин.
— Ну-ну... А я в таком случае — геолог. Такой же, как ты зоолог, — добавил он многозначительно. — И что же наш уважаемый зоолог здесь делал?
— Девочек снимал, — огрызнулся Виктор.
— У дома номер двадцать один... И как, много наснимал?
Мухин сунул в рот сигарету и, не прикуривая, пожевал фильтр. Теперь было ясно, что Петр не прыгнул в первую попавшуюся машину, а ждал именно его. Он знал про двадцать первый дом, и еще... да!.. он что-то говорил про «слой».
На Садовом кольце, куда они выскочили, движение было слишком плотным, и Виктор повернул к Арбату. Небо уже стало угольным, но звезды едва светили — вместо них повсюду вертелись и вспыхивали затейливые рекламные финтифлюшки. Обе стороны проспекта горели всеми мыслимыми цветами, и неоновый огонь выглядел не просто живым, а разумным.
— Чего стоит вся эта красота, когда она зависит от одного рубильника... — мрачно произнес Петр.
— А рубильник от чего зависит? — осторожно спросил Мухин.
— Рубильник-то? От человека, естественно. А люди, как правило, дураки... Дай-ка и мне.
— Чего?..
— Сигарету, «чего»! Нигде от них не отвяжешься.
— Назови улицу, — помолчав, сказал Виктор. — Улицу, где мы были.
— Пароль, да? — осклабился он. — Возрождения. Этот пароль всему миру известен.
— Как?.. Ее же здесь нет...
— При чем тут «здесь»? Э-э, да тебя первый раз перекинуло?
— Ты от Константина? Что ж ты раньше не сказал?
— Где вы с ним виделись?
— Не знаю, — удрученно ответил Мухин. — Где-то... где-то не здесь.
— Понятно, что не здесь, — скривился Петр. — Он к тебе, наверное, в последний момент пришел?
— В последний?..
— А-а... — протянул Петр. — Вас же всех корежит поначалу. Кого раздваивает, у кого вообще память отшибает. Ты не волнуйся, это временное. Еще пару раз околеешь, и все восстановится.
— Пару?.. — тупо переспросил Виктор. — Так я, значит, умер... И те ракеты...
— Что, и ракеты видел? Повезло.
— Мне их Константин показал.
— И велел прийти на улицу Возрождения, да? Урод вонючий...
— Почему?
— Он меня убил, — хмуро ответил Петр. Мухин озадаченно взглянул на собеседника.
— Все равно ее тут нет, этой улицы. И дома тоже. И площадь! — спохватился он. — Не Октябрьская, а площадь Седьмого Ноября!
— Хорошо, хорошо. Чего ты разбушевался-то?
— Но ведь не совпадает!
— Что не совпадает? С чем? С тем слоем, в котором ты жил? Ну и что? Они все отличаются, какие сильно, какие не очень.
Мухин с трудом проглотил комок.
— Петр... Где я?..
— Знаешь, что первое приходит в голову тем, кого перекинуло? Что они попали в ад! — Петр искренне рассмеялся и повел рукой, охватывая одновременно и Новоарбатский гастроном, и книжный на другой стороне, и всю Москву разом. — Никто не соглашается принять это... ну, не за рай, так хоть за чистилище. Все ждут после смерти какого-то большого кайфа, а получают вон чего... — Он цыкнул зубом и отвернулся к окну.
— Так что я получил?
