– Не плачь, Жанна, - сказал он ей, кидая стопроцентную копию её порванной одежды, - сработал закон бумеранга. Не блюй в колодец - не воротится.
– Да я и не плачу, - пожала та плечами, пока 15-летний Серёга подкрался сзади к медсестре, накинул ей на голову одеяло, а Мишаня принялся скручивать руки, - просто у вас у всех скоро будет куча проблем.
– Не говори "гоп" - не перепрыгнешь, - отреагировал Пришелец на слова спортсменки Жанны.
– Чё-то ты, Пришелец, сёдня афоризмами блещешь! - заметил ему Кротов в весёлом тоне, - прям как Колян Хохменко!
– Глупа та птица, которой гнездо своё на мыло, - кивнул он в сторону закрывшейся одеялом и натягивающей трусики спортсменки; кивнул в то время, как одеяло нечаянно обнажило её промежность.
– Ну ты, Пришелец, весельчак! - воскликнул Кротов. - Чё с извращенцем делать будем?
– Разберёмся, - достал тот из-за пояса "кнопарь", в тишине раздался щелчок и выскочило лезвие… - отвяжите его.
– Ну чё, пойдём в туалет, - сказал пришелец Жене, когда того отвязали от кровати, руки оставив связанными, - сделаю тебе местный наркоз, отрезание. Пошли, чтоб дети кровяки не видели. - По его тону было заметно, что он сильно шутит.
– А там есть кто-нибудь, в коридоре? - промямлил Женя, когда Пришелец по-дружески положил руку ему на плечи и повёл в сторону выхода из палаты.
– Вряд ли, - ответил тот, - я их всех зарезал.
И пацаны захихикали остроумной шутке Пришельца.
– Не подглядывать за нами! - предупредил всех Пришелец строгим, но театральным голосом, перед тем как дверь за ним и за обнажённым Коньковым закрылась.
Жанна в это время застегнула последнюю пуговицу на халате и двинулась к выходу, вслед за Женей с Пришельцем.
Она уже подходила к двери, как та молниеносно открылась и закрылась. Перед ней стоял Пришелец.
– Пока ещё рано выходить, - заметил он ей.
– Дай мне выйти! - потребовала та.
– Перебьёшься, - незаметно метнулась его рука в сторону груди спортсменки и та отлетела аж в конец палаты, приземлившись на кровать.
– Я думаю, Свету тоже надо вывести из палаты, - посмотрел он на извивающуюся, привязанную к батарее медсестру. - Отвяжите её, поднесите к двери, но сами дверь не открывайте. Я всё сделаю.
Серёга, Кротов и Мелков исполнили требование Пришельца - отвязали от батареи медсестру и поднесли её, связанную по рукам и ногам, к двери. Выражения их лиц были уже изменены, словно им хотелось удовлетворить любопытство - выглянуть за дверь, но они чего-то боялись; ещё страшнее было задать подобный из вопросов Пришельцу.
17
Пока кляп приглушал вопли старшей медсестры, которую Пришелец выволакивал в коридор, открыв дверь так, чтоб никому из 713-й палаты ничего не удалось увидеть из того, что происходит в коридоре седьмого этажа, девять девчонок в 714-й играли в карты. Вообще-то, трое играли, остальные исполняли роли советчиц. Не принимала в этом массовом мероприятии участия только Маша Нашина, хоть и сидела вместе со всеми.
– Чё-то Жанка не возвращается, - проговорила Инна (спортсменка) скорее сама себе, чем своей подруге, Инге. - Понравилось ей там, что ли?
– А может сбегать кому-нибудь за ней, - отозвалась Инга, тоже, с таким видом, будто разговаривала с потолком.
– Вот, - произнесла третья участница игры, 13-летняя Зина Короленко, - пусть Наша Маша и сходит на разведку, - с улыбкой посмотрела она в сторону Нашиной. И все как по команде приковали взгляды к Нашей Маше, белой вороне 714-й палаты. Даже двое оставшихся спортсменок прекратили игру, чтоб изобразить на лицах искусственные улыбки, дожидаясь от Маши ответа.
– Нет, - скованно ответила та (её голос всегда был скованным и неуверенным в себе, даже с родителями). - Не надо.
– Почему же не надо?
– Не нравится мне этот новичок, - ответила она как через нехочу. - Наверное, не вернётся Жанна оттуда. Надо про неё забыть, и самим не выходить из палаты.
Инна бросила карты и поднялась с кровати.
– Ты куда? - спросила её Инга.
– Да надоела мне уже сегодня эта дура, - кивнула она на Нашину, - пойду за Жанкой, чтоб это лялякало заткнулось.
Говорила она тихо, чтоб Наша Маша ничего не слышала, и не могла знать, куда собралась идти эта девушка. Но Маше слышать совсем ничего и не надо было; она хоть и выглядела закомплексованной неудачницей, но под "маской" имела совершенно иной облик, и вместо того, чтоб прислушиваться к тому, о чём шепчутся за её спиной девчонки, она могла обыкновенно обо всём догадаться хотя бы по внешним признакам, необязательно при помощи интуиции. Просто эта патологическая закомплексованность помещала её в своеобразную невидимую оболочку, сквозь которую человека видно, но не слышно (не слышно, например, о чём думает его душа); эта оболочка всю Машину жизнь приковала к несвоей тарелке. Но Маша не завидовала раскованным людям, которые побороли неуверенность в себе, взобрались на высокую трибуну и высказали всё наболевшее (пока они высказывались, большая и высокая трибуна заслоняла им глаза, так что откуда эти потерявшие застенчивость люди могли знать, что их глас вопиющего в пустыне со стороны выглядит как трепотня со стенкой, ведь громкий раскатистый голос этих людей заглушает собой царящую вокруг тишину); она понимала, что такое кривой гвоздь, и что иногда его лучше ещё больше искривить.
Инна вышла за дверь и… вся палата моментально погрузилась в чарующую тишину…
…Продолжалось это не долго, пока за дверью не послышались восторженные возгласы Инны, "О! КЛАСС!!! ЗДОРОВО КАК… КЛЁВООО!!".
Инга тут же подскочила к двери, дёрнула за ручку, но дверь не открывалась…
– Ингочка, потерпи пока, - донеслось из-за двери, - не выходи из палаты… а не то ты… ОООО!!!…охереешь…Тут такое!…
Инга стояла перед дверью так, словно умела смотреть сквозь неё; как баран перед новыми воротами.
Но вот дверь открылась и в палату вошла совершенно голая Инна. На теле её повреждений никаких не было видно. Она вошла и вид её был такой, словно ей что-то необходимо было захватить с собой.
– Инка, ты чё? - уставились все на неё, кроме, разумеется, Нашиной.
– Девчонки, у вас бритвочка есть? - спросила она суетливым голосом.
– Да что такое? - не понимали те, - объясни ты толком.
Инга в это время, как марионетка, полезла в тумбочку, распаковала "Gillette" и несла подруге, пока та бормотала что-то вроде, "прекрасно, но очень тяжело со всех сторон: давит - невозможно вытерпливать".
– Молодец, Ингочка, - взяла та у неё распакованную бритву и… с каким-то облегчением полоснула себе по венам…
– Ты чё, сдурела!!! - завопила Инга сквозь взвизг всей палаты. Одна только Маша не визжала.
Инга схватила двумя руками подругу за запястье, поливающее тёмно-красной жидкостью обнажённое тело Инны. Но та вырвалась из её рук, - у неё ещё хватало сил, - шепча, "не мешай мне, я улетаю в рай".
