Разглядывая набережную, Синицкий видел серебристо-зеленую полосу бульвара, кусты ярко-розовых олеандров, клумбы темно-красных цветов, неподалеку белый ажурный переплет водной станции. Рядом высилась, как памятник давно прошедших веков, суровая Девичья башня... Она похожа на две гигантские, будто сросшиеся вместе ребристые трубы - так, по крайней мере, определил ее форму Синицкий.
Усевшись в кресло, он привычно провел расческой по непослушным волосам, вынул из кармана магнитофон, тщательно осмотрел его, покрутил ручки и тут же подумал: "Что же мне с ним делать? Пока это только записная книжка... Может быть, попробовать записывать в нее, как в дневник? Пожалуй, это идея!"
Изобретатель включил аппарат и поднес его ко рту.
- Я буду тебе говорить все, что только замечу интересного, а твое дело - записывать. Точка! - внушительно заключил он и перевел рычажок.
- Точка! - с той же интонацией ответил аппарат.
- Вот и прекрасно. Ты будешь моим дневником.
Синицкий снова передвинул рычажок.
- ...дневником, - послушно повторил аппарат.
- Вечером я расскажу тебе все, что случилось за день...
Магнитофон лежал на коленях, а Синицкий думал: "Видел ли я белый шар?.." Перед глазами встало лицо охотника. "Нет... при чем тут он? А зеленая машина? Почему она ехала за нами?.. Чепуха! Обычное совпадение. Иной раз мы видим необыкновенное и загадочное там, где этого нет. Ну, скажем, белый шар. В первый момент я подумал, что это мина. А откуда она появилась в Каспии?.. Вам, дорогой друг, и ответить нечего. Просто вы, уважаемый Николай Тимофеевич, начитались приключенческих романов. Вот и все... Тут и без этого много непонятного. Например, кто же такой Васильев?.."
x x x
На дощатом настиле опытного пятидесятиметрового основания буровой вышки стоял Гасанов. Внизу плескались ленивые волны. Инженер смотрел, как рабочие убирали вышку зеленью, готовясь к предстоящему торжеству.
Рядом с Гасановым оперлась на перила и смотрела на далекий берег маленькая худенькая девушка, которую все звали Мариам. Она тоже была конструктором и работала в Институте нефти, в группе Гасанова...
- По-моему, Васильев - фантазер, - резко сказала она. - И мне кажется, что скоро в этом убедятся все!
Гасанов удивленно взглянул на Мариам. Откуда у этой молодой девушки такие решительные суждения о человеке, которого она почти не знает? Даже он, Гасанов, воздерживается от подобных оценок, а Мариам?.. Ведь он помнит ее совсем девочкой - сначала копировщицей, затем чертежницей. Потом она, дочь старого бурового мастера, стала конструктором, способным решать самостоятельные технические задачи. Но, однако, это не дает ей права говорить так об инженере, у которого она многому может поучиться.
Конечно, годы учебы в заочном институте очень серьезно подкрепили ее знания. В двадцать четыре года о Мариам Керимовой говорили, как о талантливом конструкторе, "без всяких скидок" на возраст.
Гасанов с улыбкой смотрел на нее. Он все еще не верил, что видит перед собой ту самую девочку-тихоню с длинными, почти до колен, косами и большими темными глазами, которые, как многим казалось, только одни и могли поместиться на ее узком лице. Он не верил, что это именно та Мариам, тихий, несколько глуховатый голос которой очень редко слышали даже ее близкие друзья. Но все-таки это была она - та девочка с постоянно опущенными глазами, а теперь - строгий инженер со своим мнением и сложившимися вкусами.
- Вы видели Васильева? - спросил Гасанов, стараясь придать своему голосу полное равнодушие.
- Его никто не видел. - Девушка нахмурила сросшиеся брови. - Он не выходит из своей лаборатории. Впрочем, это не имеет значения, - с подчеркнутой строгостью добавила она. - Я не любопытна и вовсе не интересуюсь его внешностью. Важен проект, а я его только что видела...
- Ну и как? Я ничего не знаю о последнем варианте.
- Уверена, что это абсолютно бесплодная фантазия с претензией на внешний эффект. Вчера мне прислали скорректировать чертежи его электробура. Честное слово, не лежит у меня сердце к этому делу! Просто не хочется время тратить. Лучше уж с ребятами заниматься в техническом кружке.
- Да что с вами, Мариам? Откуда такая желчность?
- А как вы думаете, Ибрагим Аббасович? Обидно! Я хотела на вашем плавучем острове работать. Вы же об этом знаете... А тут... - Она прикусила губу и отвернулась.
- Ну, не горюйте, не стоит, - утешал ее Гасанов, хотя нуждался и сам в утешении. - Забудем обо всем, о любых неприятностях. Вы же знаете... Сегодня такой день - только радоваться! - Он невольно вздохнул. - Я вас познакомлю с занятным человеком. Только что прилетел из Москвы, причем всю дорогу занимал Саиду своими изобретениями. Мне кажется, он и вам не даст скучать на вечере... Я устрою так, что он будет сидеть с вами рядом.
- Как не стыдно, Ибрагим Аббасович! - Мариам обиделась, - Я дело говорю, а вы...
Она махнула рукой, повернулась и пошла по гулкому дощатому мостику в комнату отдыха.
"Почему-то ребята не едут!" подумала Мариам, подходя к радиотелефону. Была договоренность с парторгом, что на праздник пригласят вновь организованную молодежную бригаду.
Несмотря на большую работу в конструкторском бюро, которая не оставляла у нее свободного времени, Мариам занималась с группой комсомольцев института. О ней в шутку говорили, что конструктор Керимова заново "переконструировала" этих ребят и заставила их по-настоящему полюбить технику. Инициатива и чувство нового помогали ей в этой благодарной работе, так же как и за чертежным столом.
Мариам связалась по радио с институтом. Ей ответили, что ребята давно уже выехали. "Почему они так задержались? - недоумевала она. Ну, пусть только появятся! Я с ними поговорю!"
Керимова терпеть не могла неточности в любых делах. Если условились, то, значит, так и должно быть, без всяких разговоров. Эта маленькая девушка крепко держала в кулачке не только комсомольцев из технического кружка, но и взрослых чертежников из своей группы. Тихим голосом она давала указания, мягко поправляла ошибки, но избави бог, если кто-нибудь из ее помощников повторит ту же самую ошибку! Неприятности обеспечены. Мариам никогда не прощала равнодушия к работе и считала это самым большим преступлением.
Из окна комнаты отдыха она увидела, как к стальному острову подъехала лодка и из нее вышли парторг института Рустамов и незнакомый Мариам юноша в щегольском сером костюме и шляпе.
Они прямо направились к Гасанову.
Али Гусейнович Рустамов, как всегда, был одет просто: легкие кавказские сапоги, широкие брюки, аккуратно заправленные в голенища, белая длинная гимнастерка с пузыристыми рукавами, спадающими на обшлага. Из-под густых, нависших бровей молодо блестели глаза. Они всегда были прищурены, словно затем, чтобы случайно не потерять запрятавшуюся в них лукавую улыбку.
