Кстати, именно Герц выдвинул в дальнейшем гипотезу, что Оракул в масштабах Космоса является не механизмом, а живым существом, простейшим организмом, подобным земной амебе, и, как таковой, не обладает не только разумом, но и сколько-нибудь сложным инстинктом. Появление его на Земле представляет собой особого рода “галактическую инфекцию”, ликвидировать которую необходимо, прежде чем она поразит важнейшие области земной культуры. Сказалась, по-видимому, ксенофобия – психопатологическая реакция, отмеченная у многих людей, имеющих дело с Оракулом.
Герц был в этом отношении не одинок. Собственно, уже первоначальное знакомство с руканами поставило под сомнение разумность Контакта. Граница Заповедника (и, следовательно, предел биологического воздействия Оракула) находилась всего в двадцати километрах от места локализации Инкубатора, в двадцати километрах от дикого скопления лиан и бромелий, где в огромных, странно-живых, дышащих горькими испарениями чанах, образованных причудливыми срастаниями стволов и корней, холодно бурля и отжимая к краям бурую пену, чмокало и вздымалось осыпанное фиолетовыми искрами, призрачное, будто тлеющее желе “звездного студня”. Была расчищена просека, связывающая обе Зоны. Ночью она подсвечивалась слабыми естественными люминофорами – на этом настаивали этологи. Однако вылупившиеся руканы упорно шли – в разные стороны, веером, наугад, и действительно, как котята, оказывались в топях непролазной гилеи. Из десяти новорожденных до места назначения доходил только один. Остальные же гибли, попав в лапы хищников или просто от истощения. Если, конечно, их сразу же не перехватывали и не доставляли в Заповедник на вертолетах. Что само по себе, кстати, тоже было весьма непросто: рождение очередного рукана влекло за собой настоящую магнитную бурю – разумеется, ограниченной сферы, но такой интенсивности и частоты, что следящие установки будто окутывало свинцовым облаком – датчики безнадежно отказывали, и экраны телеметрии дрожали нетронутой голубизной. Трудно было поверить в подобную расточительную избыточность. Или уж следовало вопреки очевидным фактам предположить, что руканы не представляют для Оракула индивидуальной ценности, что они обезличены и могут быть без ущерба заменены друг на друга. В известной степени так оно, вероятно, и было, но этот напрашивающийся, очень логичный вывод убедительно опровергался катастрофами в вычислительных центрах Боготы и Санта-Челлини, “бешенством” Никарагуанского терминала, пытавшегося конфигуративно использовать “рапсодию демонов”, и наконец, – известным параличом панамериканской Единой Компьютерной Системы (ЕАКС), положившим предел всем рассуждениям такого рода. Скорее уж можно было принять точку зрения экстравагантного Саакадзе, что руканы, в отличие от людей, воспринимают пространство – время слитно, в единой целостности; эта целостность имеет иные параметры, нежели привычная нам геометрия, и поэтому пространственная ориентация каждой особи происходит в координатах, выходящих за рамки земных. Более того, сам Оракул с сопутствующей ему атрибутикой – это всего лишь часть гораздо более сложной, пространственно-искаженной системы, “высунувшейся” в земную тщету из другого, недоступного нам, развернутого по иным осям мироздания.
Снова всплыла гипотеза Трубецкого о “случайном включении”. Программа, постепенно реализуемая Оракулом, писал В. В. Трубецкой почти за год до первого апокалипсиса, абсолютна чужда и не имеет никакого отношения к нашей цивилизации. Мы случайно, в силу пока непонятных причин, отклонили на себя крохотный ручеек невообразимо мощного информативно-образного потока, существующего, по-видимому уже много веков и предназначенного, скорее всего, совсем другому реципиенту. Мы включились в разговор двух или более сверхкультур, безусловно обогнавших Землю по уровню своего развития. Мы не можем даже примерно догадываться о последующих этапах этой программы. Все равно как питекантроп, которого посадили к пульту атомной станции. “Вечный хлеб”, “роса Вельзевула” и прочие вызывающие восторг чудеса вовсе не являются сознательными благодеяниями Оракула, как зачастую думают. Просто питекантроп из любопытства тронул клавиатуру компьютера. Нетрудно, видимо, предугадать, что будет дальше. Контакт, осуществляемый на субстрате минимальной и обрывочной информации, неизбежно приобретет уродливо-гротескную форму. Часы последнего представления уже тикают. Мы нажимаем кнопки, даже не задумываясь о результатах. Реакция, между тем, все больше становится неуправляемой. Последствия, которыми мы легкомысленно пренебрегаем, могут быть ужасающими как для отдельной страны, так и для всего человечества…
Подобные заявления, сделанные в безупречно корректной форме, неизменно будоражили общественное сознание, несмотря на резкие протесты ученых. Но что именно можно было возразить на эти упреки, если даже Роберт Макгир, организатор и первый председатель Научного Комитета, в беседе с журналистами на вопрос о целях появления Оракула прямо сказал: “Не знаем и, вероятно, никогда не узнаем”… Оставалось лишь трепетно верить в спячку Оракула. Феноменологические исследования, повторенные многими лабораториями десятки раз, однозначно показывали, что при отсутствии активного ввода информации в соответствующую Зону Оракул сворачивает деятельность Инкубатора, Чистилища, Моря Призраков, и даже не останавливающиеся никогда руканы – видимо, мозг системы – переходят на стационарную, повторяющуюся, облегченную пляску, в основном “менуэты”, которая потребляет едва одну сотую операционной емкости подчиненных им военных компьютеров.
Дул ветер. Порхала подхваченная им бумага. Валялись сумки, коробки. Лохматой пастью зиял наполовину выпотрошенный чемодан. Белела фарфоровая скорлупа тарелок. Женщина в цветном легком халате, сидя на корточках, внимательно разглядывала босоножку. Другой рукой прижимала к себе белобрысого мальчика лет пяти. Тот вырывался. Закатившись в беззвучном плаче, топал ногами.
Женщина поймала мой взгляд и сказала, безмятежно и широко улыбаясь:
– Ремешок вот порвался, не могу идти… Вы случайно не видели где-нибудь моего мужа?.. Збигнев Комарский, программист… Он пошел посмотреть, что случилось… – Вдруг, спохватившись, начала запахивать халат на груди. Мальчик тыкал в нее кулаками, пытаясь освободиться.
Их заслонила старуха, толкающая перед собой проволочную тележку. Вздрагивали на ней тючки, взмахивал перьями пышный цветок, воткнутый между сеток.
– Вот это да-а… – растерянно сказал Водак.
Звякнуло, расседаясь, стекло. Изумительно чистый, нетронутый ручеек молока вытек из магазина. Его немедленно затоптали. Все куда-то бежали. Стремительно и бестолково, как муравьи, если разворотить муравейник. Во все стороны сразу. Не понимая, по-видимому, откуда грозит опасность.
