Старик посмотрел на нее поверх очков.
— Но если немцы вступят в Швейцарию, позволят ли они ему продолжать эту работу?
— Почему же, конечно, позволят, — сказала она. — Лига — международное учреждение. Да, я знаю, Германия уже не член Лиги. Но она ценит нашу деятельность, мы вне политики. Лига гордится тем, что способна работать одинаково хорошо в любой стране и при любом правительстве. Ведь иначе ее нельзя было бы назвать подлинно международной организацией, не правда ли?
— Да, пожалуй, что так, — согласился старик.
Несколько шагов они шли молча.
— Ну, а если немцы действительно войдут в. Женеву, ваш муж там останется? — спросил наконец Хоуард.
— Конечно. Не может же он изменить своему долгу, — сказала миссис Кэвено. И, немного помолчав, прибавила: — Поэтому он и отослал меня с детьми сюда, во Францию.
Она пояснила, что с Англией они не связаны. Уже десять лет живут в Женеве; здесь родились их дети. За это время они даже на каникулы редко ездили в Англию. И вовсе не думают, что теперь ей нужно уехать с детьми в Англию, так далеко от мужа. Сидотон совсем рядом, через границу — и то уже далеко.
— Все это только на две-три недели, — сказала она спокойно. — А потом положение прояснится и можно будет вернуться домой.
Домом она называла Женеву.
У входа в гостиницу они расстались, но на другой день за завтраком миссис Кэвено улыбнулась Хоуарду, когда он вошел в комнату, и спросила, доволен ли он прогулкой.
— Я дошел до Пуэн де Неж, — ответил он учтиво. — Сегодня утром там чудесно, просто чудесно.
После этого они часто обменивались двумя-тремя словами, и у Хоуарда вошло в привычку по вечерам, после ужина, проводить с нею четверть часа в гостиной за чашкой кофе. Познакомился он и с детьми.
Их было двое. Рональд, темноволосый мальчик лет восьми, всегда раскладывал по всему полу гостиной рельсы игрушечной железной дороги. Он был большой любитель техники и застывал, как завороженный, у входа в гараж, когда консьерж с трудом заводил старую, уже десять лет прослужившую машину.
Однажды старик Хоуард подошел к мальчику.
— А ты умеешь править такой машиной? — мягко спросил он.
— Mais oui — c'est facile, ca.[8] — Мальчик охотнее говорил по-французски, чем на родном языке. — Надо влезть на сиденье и вертеть баранку.
— А завести машину можешь?
— Надо только нажать вон ту кнопку, et elle va[9]. Это электрический стартер.
— Правильно. Но этот автомобиль, пожалуй, слишком велик для тебя.
— Большим автомобилем легче править, — возразил мальчик. — А у вас есть машина?
Хоуард покачал головой.
— Теперь нет. Раньше была.
— А какой марки?
Старик беспомощно посмотрел на него.
— Право, я забыл. Кажется, «стандард».
Рональд поднял на него недоверчивые глаза:
— Неужели вы не помните?!
Но Хоуард не мог вспомнить.
Пятилетнюю сестренку Рональда звали Шейла. Ее рисунки валялись по всему полу гостиной, такая сейчас ею овладела страсть — она не расставалась с цветными карандашами. Однажды, спускаясь по лестнице, Хоуард увидел Шейлу на площадке; присев на корточки, она усердно рисовала что-то на титульном листе книжки. Первая ступенька лестницы заменяла ей стол.
Старик остановился подле нее.
— Что ты рисуешь?
Она не ответила.
— Ты не покажешь мне? — продолжал Хоуард. — Очень красивые у тебя карандаши. — Он с трудом опустился на одно колено, ревматизм давал себя знать. — Похоже, это у тебя дама.
Девочка подняла глаза.
— Дама с собакой.
— Где же собака? — Хоуард вглядывался в пеструю мазню. Девочка молчала. — Хочешь, я нарисую собаку на поводке, она пойдет за хозяйкой?
Шейла усиленно закивала в знак согласия. Хоуард наклонился над рисунком, колени ныли. Но рука давно утратила былые навыки, и собака вышла похожа на свинью.
— Дамы не водят свиней гулять, — сказала Шейла.
Чувство юмора не изменило старому юристу.
— А эта дама повела, — возразил он. — Помнишь, как в стишке: «Хрюшка-свинюшка на базар пошла»?
Девочка минуту подумала.
— Тогда нарисуйте и хрюшку, у которой дома дела, — сказала она. — И еще поросенка-детку, он кушает котлетку.
Но коленям Хоуарда стало невтерпеж. Он с трудом выпрямился.
— Их я нарисую завтра.
Только теперь он заметил, что изображение дамы, ведущей на прогулку свинью, украсило собою титульный лист «Детства Иисуса».
На другой день после завтрака Шейла ждала его в прихожей.
— Мама позволила угостить вас помадкой.
И она протянула ему бумажный кулек с клейким комом на дне.
— Весьма благодарен, — серьезно сказал Хоуард. Пошарил в кульке и, отщипнув кусочек, отправил в рот. — Спасибо, Шейла.
Девочка повернулась и побежала через бар в просторную кухню гостиницы. Слышно было, как она защебетала по-французски с мадам Люкар, предлагая ей помадку.
Старик обернулся и увидел на лестнице миссис Кэвено. Он украдкой в кармане вытер пальцы носовым платком.
— Ваши дети прекрасно говорят по-французски, — заметил он.
— Да, правда? Они ходят в здешнюю школу, а учат здесь, конечно, по-французски.
— Вероятно, они усваивали язык так же незаметно и просто, как дышали, — сказал Хоуард.
— Да, их совсем не пришлось учить.
После этого он узнал детей Кэвено немного лучше и проводил с ними некоторое время всякий раз, как встречал их одних; а они добросовестно говорили ему «Доброе утро, мистер Хоуард», будто отвечали заученный урок, — разумеется, их научила мать. Хоуард охотно познакомился бы с ними поближе, но по стариковской застенчивости не решался. Смотрит, бывало, как они играют в саду под соснами в загадочные игры, правила которых он не прочь бы узнать, и это задевает в памяти струны, что молчали уже шестьдесят лет.
Но ему все-таки удалось подняться в их глазах.
Солнце грело все жарче, лужайка подсохла, и теперь Хоуард после завтрака выходил в сад посидеть полчасика в шезлонге. Так он сидел однажды и украдкой наблюдал за детьми; они играли под деревьями. Они, видимо, затеяли игру, которая называлась attention[10], для нее требовался свисток, а свистка у них не было.
— Я могу свистеть просто ртом, — сказал мальчик, и ему в самом деле удалось свистнуть.
Сестренка вытянула пухлые губы, но только и сумела чмокнуть ими. Старик неожиданно вмешался:
— Хотите, я вам сделаю свисток? — предложил он.
Дети молча, с сомнением уставились на него.
— Ну, как, сделать вам свисток? — повторил Хоуард.
— Когда? — спросил Рональд.
— Сейчас. Из сучка вон того дерева. — Он кивнул на куст орешника. Оба смотрели удивленно, недоверчиво. Хоуард поднялся с шезлонга и срезал сучок толщиной в мизинец. — Вот так.
