Отдышавшись, я вернулся к прерванным исследованиям и вскоре пришел к окончательному выводу, что я ни что иное, как эмбрион, или, если быть вполне точным, плод девяти месяцев отро... э-э, от зачатия. Плавал я в околоплодных водах, окружавшая меня оболочка была плодовым пузырем, а дыхательная трубка обыкновенной пуповиной, врастающей, как водится, в плаценту.
Возраст свой я определил довольно просто по некоторым признакам. У меня было уже вполне сложившееся тело, на котором почти совсем не осталось этого цыплячьего пушка, что явно говорило о мужественности и раннем развитии. Под кожей накопились достаточные жировые запасы, что свидетельствовало о мудрости и предусмотрительности. Ногти доросли до кончиков пальцев, что означало силу и умение постоять за себя. Но самое главное: мои яички уже выкатились в мошонку. Только подумайте: мои яички уже выкатились в мошонку!
"Не может быть, - сказал я сам себе, - не может быть, чтобы у человека таких неоспоримых достоинств, какими обладаю я, не было высшего предназначения!" Красноречие, какое я выказал этой мудрой сентенцией, окончательно убедило меня в моей гениальности, исключительности и избранности - короче, в том, что я и есть тот самый Мессия, прихода которого с таким нетерпением ожидают иудеи всего мира.
Но не успел я отметить это радостное открытие подбрасыванием кверху своей собственной пуповины, как услышал голос, который мне сразу не приглянулся. Голос этот доносился из-за той самой мягкой и податливой перегородки, о которой я уже упоминал. "Эй, ты, чего толкаешься? пробурчал он. - Зря людей будишь." От неожиданности я выпустил пуповину из рук, и она тут же, как удавка, обвилась вокруг моей шеи, едва не переломив мой нежный, еще не вполне окрепший хребет, а равно и, выражаясь фигурально, становой хребет всего человечества, каковым (хребтом) я, без всяких сомнений, являлся. Справившись с пуповиной, я, заикаясь, спросил: "Кто это обращается ко мне? И почему я тебя не вижу?" - "Почему, почему, пробурчал в ответ противный голос, - а потому, что ты не видишь дальше собственного носа, да и носа своего ты тоже, сказать по правде, не видишь. Кроме того, судя по всему, ты еще и непроходимо глуп, если до сих пор не смекнул, что я твой брат, к тому же старший. Да-да, мы с тобой одноутробные и, более того, однояйцевые братья-близнецы. Должен тебе сказать, что я давно уже дожидаюсь, когда ты перестанешь дрыхнуть и пускать пузыри через заднее отверстие". Признаться, мне очень не понравился тон этого замечания, но еще меньше мне понравился его смысл, возмутивший меня до глубины души, и я хотел было уже презрительно отвернуться, но сообразил, что это было бы глупо, ведь мой сосед (кто бы он ни был на самом деле) все равно ничего не мог увидеть в такой темноте, к тому же мы были разделены хотя и тонкой, но прочной перегородкой. И тогда, чтобы он не подумал, что может оскорблять меня безнаказанно, я прижался лицом к самой перегородке и закричал: "Эй, ты, грубиян, кретин, мудила, безмозглый осел и старый пердун! Если ты воображаешь, что можешь болтать всякую чепуху и молоть разный вздор, то ты ошибаешься, и очень сильно!" - И для внушительности я толкнул его через тонкую перегородку кулаком в бок и пихнул пяткой под дых. Должно быть, этот бездельник, посмевший назваться моим братом, да еще и старшим, не ожидал такого решительного отпора с моей стороны, потому что в ответ он только проблеял жалобно, как ягненок, и немедленно заткнулся. Я же, вполне удовлетворясь произведенным впечатлением, с чувством исполненного долга, вернулся к прерванному занятию, которое состояло в осмыслении моей незаурядной личности, и некоторое время предавался ему со всем присущим мне самоотречением и самоотверженностью.
Однако вскоре я почувствовал скуку. Я жаждал поделиться с кем-нибудь мыслями о своей гениальности, ведь какой интерес в сотый раз говорить об этом самому себе, если и так уже все знаешь? Хотя мне и не хотелось первым начинать разговор, прерванный таким образом, но я все же ткнул кулаком в перегородку и как можно более грубо сказал: "Эй, ты! Спишь, что ли? Давай поболтаем." - "О чем?" - буркнул он довольно хмуро, но я все же почувствовал, что ему очень хочется поговорить со мной (видимо, ему тоже не улыбалось проводить время в одиночестве), что окончательно убедило меня в его бесхребетности и заурядности. - "О чем угодно, - сказал я (не мог же я прямо сказать, что хочу говорить о своей гениальности). - Ну, хотя бы давай рассказывать друг другу забавные истории". - "Давай, - охотно согласился он. - Только ты начинай, а то я ни одной истории не знаю, ни забавной, ни какой". - "Ну, тогда слушай", - снисходительно ответил я и объявил:
История об акселерации современной молодежи.
У одной женщины родилась двойня: мальчик и девочка. Мать купила для них большую кроватку, в которой они лежали хотя и порознь, но вместе. Когда они немножко подросли, они, как и всякие детишки в их возрасте, принялись играться, залазить друг на дружку, кувыркаться и баловаться. Но когда малышке исполнился год, у нее заболел животик. Его начало пучить, и никакие лекарства не помогали. Мать с ног сбилась, бегая по врачам, но никто не мог понять, в чем же дело. Кишочки, желудок, печень, поджелудочная железа, селезенка, почки - все это было тщательно проверено и найдено в совершенном здравии. Мать обратилась к знахаркам; те сказали, что девочку, определенно, сглазили, но ни отвар из колдовских трав, ни святая вода - ничто не помогало: животик девочки продолжал пучиться, становился все больше и больше - и вдруг, ровно через девять месяцев, малышка разродилась маленьким ребеночком, которого она прижила со своим родным годовалым братиком!
- Не знаю, может ли такое быть, - с сомнением сказал мой братец.
- Какая разница, может или не может, - совершенно справедливо возразил я, - главное, что история забавная.
- Нет, я люблю правдивые истории, - сказал он.
- Правдивые? Ну, хорошо, я расскажу самую правдивую на свете историю. Знаешь ли ты, куда девают умерших младенцев, от которых отказываются их матери?
- Нет, - дрожащим голоском ответил он.
- Ну, так я тебе скажу. Сначала их разрезают на части, вот так, - я показал руками, как это делается, хотя он (по слепоте своей) не мог этого видеть, - ручки складывают отдельно, ножки отдельно, головки отдельно. (Я чувствовал, как содрогается мой братец при этих словах, и это доставляло мне величайшее удовольствие.) Затем берут труп взрослого: мужчины или женщины - неважно. Выпотрашивают его, кишки выбрасывают на помойку, а внутрь зашивают расчлененных младенцев: кому с десяток ручек, кому с десяток ножек, а кому и пару головок. Потом эти фаршированные трупы возвращаются их родственникам, и те хоронят их за свой счет. Вот тебе самая правдивая на свете история.
