Она ответила быстро, но недостаточно быстро.
— До сегодняшнего утра — нет. Насколько я понимаю, он имел к Мейнарду какие-то претензии.
— Похоже, инквизиторы тоже так считают. Вы уверены, что он не объявлялся на горизонте? По большей части враги получаются из бывших друзей — да вы и сами это наверняка знаете. Он никогда не бывал в этом доме?
— Нет.
— Обычно отвечают: «Насколько мне известно, нет».
Она поняла шутку и оценила ее.
— Насколько мне известно, нет, — повторила она, подражая моей интонации.
— Неплохо. Вот только моя задача не покрывать лжецов, а разоблачать их. Так что случилось с Энгьюином?
— Если вы будете всех обзывать лжецами, это вряд ли поможет расследованию, мистер Меткалф. В вашей лицензии сказано, что вы имеете право задавать мне вопросы, но нет ни слова о том, что я обязана на них отвечать.
— Тут я полагаюсь на обстоятельства. Давайте-ка раскроем карты, Челеста. Вы не можете позволить себе отмахнуться от меня. Ведь вы не знаете, с кем следующим я буду говорить и что я узнаю. Вы хотите знать, на чьей я стороне — верно, я и сам хотел бы это знать. Мы оба замешаны в убийстве, только вы, сдается мне, замешаны чуть глубже, чем пытаетесь показать. Что до меня — я независимый следователь. То, что мне платят, не означает, что от меня можно откупиться. Так вот, вам очень хочется, чтобы у меня сложилось впечатление, будто вы мне помогали. Что устроило бы нас обоих. Дело только в том, что на меня ложь не действует. Таким уж я уродился. Ложь отскакивает от меня на ковер, как блохи от собаки.
Раздумывая, она демонстративно закидывала ногу на ногу, снимала, потом снова закидывала. Подобное зрелище могло бы довести любого мужчину до умопомрачения. Но, когда я поднял глаза, взгляд ее был тверд.
— Вы пытаетесь создать впечатление, что, помоги я вам, я обрету ценного друга, — осторожно произнесла она. — Однако мой опыт научил меня тому, что такие крутые парни — не лучшие друзья.
День близился к вечеру, а мне предстояла еще встреча с доктором. Кроме того, до сих пор все мои поползновения ни к чему не привели.
— Вы вроде как снимаете маску, — сказал я с грустью. — Вот только под ней — еще одна. — Я поднялся с дивана.
— Не уходите…
— Если вы захотите связаться со мной в течение ближайшего часа, позвоните в офис вашего мужа, — люблю неожиданные телефонные звонки: они заставляют того, к кому я пришел, нервничать, — если позже, звоните мне в офис. Номер есть в телефонной книге.
Неожиданно она вскочила с кресла и прижалась ко мне. Прижималась она мастерски. Казалось, у меня на теле нет точек, не соприкасающихся с ней. Она и не представляла себе, какую ошибку совершает. Я толкнул ее обратно в кресло, хотя и не слишком сильно.
— Вы… вы ублюдок!
Я отряхнул пиджак.
— Все ясно. Вы чего-то боитесь. — Я задержался в дверях. — Попрощайтесь за меня с котенком.
Вернувшись в машину, я открыл бардачок, достал карту и высыпал на нее пару понюшек своего зелья. Я втягивал порошок с кончика лезвия перочинного ножа до тех пор, пока меня не перестало трясти, потом ссыпал остаток в конверт, убрал карту и поехал обратно в Окленд.
Я выбрал путь через Фронтедж — между хайвэем и берегом залива. Небо было совершенно безоблачным. Я пытался сконцентрироваться на этом, чтобы забыть ту, что только что лежала в моих объятиях, прижимаясь к моему телу, а заодно и то, что вся моя жизнь — это снимание стружки с других людей. Впрочем, в день, когда я не справлюсь с жалостью к себе, меня можно будет списывать в запас.
Не судите меня слишком строго.
В вестибюле «Калифорнии» вроде бы не было никаких инквизиторов — именно такие вестибюли мне по душе. Я вошел в лифт и нажал на кнопку. Я опаздывал на несколько минут: задержался по дороге полюбоваться на океан, — но, если мой блеф сработал, Тестафер должен ждать меня. А я не сомневался, что блеф сработает. Я работал на Стенханта, а бизнес Тестафера слишком тесно связан с бизнесом убитого. Он будет ждать: вдруг мне известно что-то этакое.
Я уселся на тот же диван и стал ждать сестру, чтобы продолжить диалог, однако довольно долго никто не выходил. Затем из задней комнаты появился полный краснолицый мужчина, безупречно одетый, но с бегающими глазками. Он был не в халате, но я понял, что это и есть сам Тестафер. Я встал.
— Моя фамилия Меткалф, доктор.
— Очень хорошо, — ответил он, хотя вид его заставлял усомниться в искренности этих слов. — Я вас ждал. Пройдемте.
Я проследовал за ним в кабинет. Он сидел за столом Мейнарда Стенханта, только на этот раз табличка на столе гласила «Гровер Тестафер» и дальше — столбец медицинских званий. Он положил руки на стол, и я заметил, что они настолько же белые, насколько лицо красное.
— Дженни передала мне, что у вас находится ряд наших документов.
— Что-то она напутала, доктор. Все мои документы — вот здесь. — Я выразительно постучал себя по лбу. — Ваших у меня нет.
— Ясно. Полагаю, мне стоило бы знать, с какой целью вы хотели меня видеть.
Я выложил на стол свой фотостат.
— Я хотел видеть вас по вполне понятной причине. Я веду расследование, и мне хотелось бы задать вам несколько вопросов. Не сомневаюсь, что я сегодня не первый.
— Нет. — Он выдавил улыбку. — Я провел сегодня час с инквизиторами. Для разминки перед беседой с вами.
— Простите, что не даю вам перевести дух, но у моего клиента чертовски мало времени.
— Да, — кивнул он. — У меня тоже сложилось такое впечатление.
— Возможно, вы сможете мне в этом помочь. В чем обвиняют Энгьюина?
— Они сказали, что нашли письмо с угрозами — как раз здесь, в этом столе. — Он ткнул пальцем в стол. — Они спросили меня, виделся ли я с ним, и я ответил, нет. Последнее время я редко появлялся здесь. Видите ли, я передал дело Мейнарду. Судя по всему, Энгьюин — из пациентов. Его имя встречается в книге записи на прием дважды за последние три недели. Я не припомнил его по описанию, но у нас было тогда много пациентов.
— Ага, — согласился я. — И к тому же вы обращаете внимание не столько на лица, сколько на… гм. Вы видели это письмо?
— Нет, хотя хотел бы. Инквизиция была здесь задолго до того, как я узнал о смерти Мейнарда.
— У вас нет никаких предположений относительно того, что не сложилось у Стенханта и Энгьюина?
Он сделал вид, будто думает. На деле же это могло означать все что угодно.
— Нет, — сказал он в конце концов. — По правде говоря, нет. Я полагаю, что это дело сугубо личного характера.
— Все, с чем вы имеете дело, можно назвать сугубо личным, — возразил я. — Вы не могли бы поконкретнее?
