Бутылка кончилась, и я спросил:
- Ну что, "кровавую Мэри" будем делать?
- Да, конечно. Вот, Серж, - Витька показал на Новгородцева, - большой специалист в этом деле.
Новгородцев занялся коктейлем. Обычно считается, что надо вначале наливать водку, а в неё наливать томатный сок, но Новгородцев делал ровно наоборот: вначале наливал в кружку сок, а в него виртуозно добавлял тонкой струйкой водку. Сделав первую порцию, он вручил её Витьке.
"Кровавая Мэри" под сардины пошла очень бойко. Поленов, потянувшись за рыбой, сказал:
- Добренькие хоббитцы, оставили горлуму вкусненькой рыбки.
Витька повернулся ко мне:
- Да, Димочка... - начал он и осекся. - Блин, опять началось.
- Больше пить не дам, - сказал я ему строго.
- Бог с тобой, Юрик! Это у меня всегда так, я на определенной стадии всех вокруг начинаю Димочками называть. Да, что я хотел сказать? А, это вчера, когда тебя не было, Зубр рассказывал, как они с Адамом сочиняли "Властелина" в авторстве Юза Алешковского. Самым удачным у них там было: "Блядские хоббитцы, не оставили горлуму вкусненькой рыбки".
- Блядские хоббитцы? - переспросил я и одобрил: - Хорошо. Это надо взять на вооружение.
- А взял бы ты гитару и спел, - сказал Поленов Витьке.
Он подал вполне разумную идею; настроение было подходящим. Витька проорал "Шансон". Мы, как могли, подпевали. У меня нет ни голоса, ни слуха, но когда поют хорошую оралку, люблю подпеть, хотя догадываюсь, как это ужасно звучит со стороны. В общем, вышло как раз то, что надо - весело и в меру отвратительно. Витька сам уже изрядно фальшивил и забывал слова. Больше он ничего не пел - наверное, был не в настроении, и завязался треп про какую-то последнюю пьянку - Поленов стал вспоминать, как Витька пел там "Шансон" три раза подряд.
Потом все стали выползать на свежий воздух и разбредаться. Земля уже заметно шаталась под ногами. Было совсем темно.
- Заходи ко мне, - сказал Новгородцев на прощание. - Выпьем водочки, песни попоем.
- Хорошо, - согласился я. - А где ты стоишь?
- На костре у "Облома". Это там, за сценой, около ручейка, - он махнул рукой в том направлении.
6.
Витька предложил нам с Аленкой:
- Пойдемте к сцене. Концерт уже идет. Посмотрим, что там творится.
- Только надо взять что-нибудь с собой, - заметил я.
- Да, разумеется. Портвейн, наверное. Разольем его во фляжки.
Когда эта работа была в самом разгаре, невдалеке появился приближающийся свет фонарика.
- Прячь бутылку! - скомандовал Витька.
Сразу не сообразив, я поставил бутылку к шмотнику и встал так, чтобы загородить её ногой. Но вышедший к палатке Адам (на самом деле его звали Алексей) все равно заметил емкость.
- А что это вы тут пьете? - поинтересовался он.
- Надо было прятать бутылку в шмотник, - недовольно шепнул Витька.
Я не разделял его досады, поскольку не видел, почему бы мне не налить Адаму. Глядишь, и он чем-нибудь в ответ угостит. Я налил ему, а заодно и нам пришлось выпить за компанию.
- Интересно, что это за мерзость я принес? - поинтересовался я, перед тем как отхлебнуть. - А ничего. Портвейн как портвейн. Бормота как бормота. Бывает и хуже.
Витька, прежде чем выпить свою дозу, понюхал, поморщился и вздохнул.
- Ой, не могу я это пить без закуски, - сказал он. - У нас нечем закусить? Юрик, можно я тобой занюхаю?
Я не был в восторге - обычно занюхивают волосами какой-нибудь девушки, но сейчас ни одной поблизости не было. Витька набрал в грудь побольше воздуху, как будто собирался исполнить смертельный номер, помедлил секунду, а потом выхлебал все из кружки одним залпом и тут же сунул нос в мои волосы и сделал несколько вдохов.
- Ух, - сказал он, отдышавшись. - Теперь можно идти.
- Спасибо, Юрик, - сказал Адам. - Я тебя тоже угощу. Знаешь, что у меня есть?
- Что?
- Амаретто. Это миндальный ликер. Очень вкусная вещь. Я тебе обязательно дам.
Ну что же. Если он хочет менять бормотуху на миндальный ликер, я ничего против не имею. Мы с Витькой спрятали наполненные портвейном фляжки в карманы и отправились к костру, намереваясь захватить Аленку и Некрасова и двинуть к сцене. Но произошла маленькая задержка. К костру подошло некоторое количество людей, а с ними - Александра Владимировна. Есть такие девушки, в присутствии которых я размягчаюсь, таю, млею, превращаюсь в какое-то неизвестное химикам бурое вещество и теряю разум, и остается только глазеть обалдело, разинув рот и не в состоянии произнести ни слова. А. В. (не знаю, как повелось, что её звали именно по имени-отчеству, а не просто Алькой или, скажем, Шурой) была, несомненно, первой из них. Она была такая красивая, что я даже не буду пытаться её описать - все равно ничего не получится.
- Здравствуй, Юрочка, солнышко, - сказала она, когда я подошел к ней.
- Здравствуй. Очень рад тебя видеть, - ответил я. - Можно я тебя поцелую? - и не дожидаясь её разрешения, наклонился к её щеке.
Поленов, уже несколько времени о чем-то говоривший с ней, сказал с некоторым удивлением:
- Ах, вот как это у вас, - и тоже поцеловал её.
Я аж удивился своему нахальству.
- Где вы стоите? - спросил я у А. В.
- Еще не знаю, - ответила она. - Мы только что пришли.
- Понятно, - мне очень хотелось, чтобы она жила где-нибудь поблизости, но в открытую говорить этого не стал - в конце концов, я тоже всего лишь гость на этом костре, и не мне приглашать кого-либо на нем становиться. Я ещё несколько минут постоял рядом с ней, а потом Витька сказал:
- Ну что, идем?
- Ага. Идем. Еще увидимся, - сказал я Александре Владимировне. Жалко было её покидать, но похоже, ей сейчас было не до меня.
И мы, наконец, отправились к сцене. Я сохранял полную ясность мышления (или так мне казалось), но все предметы уже прыгали перед глазами, а тело избавилось от лишнего веса и приобрело особую легкость - началась стадия "летящей походки". Я так и летел над землей, почти не касаясь её ногами, но несмотря на это, спотыкался обо все корни, встречающиеся на пути. Но это были мелочи по сравнению с тем, что началось, когда мы добрались до тропинки. Я потом долго удивлялся, как я ухитрился не начерпать этой глиняной жижи, в которую превратилась тропинка, полные сапоги. Я пытался идти по краю, где было не так размешано и не так глубоко, но то и дело сапоги начинали скользить по грязи, я терял равновесие и пытался опереться на Аленку, рискуя и её утащить за собой, говоря при этом каждый раз: "Как я пьян!", так что она в конце концов не выдержала и сказала:
- Юра, ну нельзя же столько пить.
- Кто говорит, что я много выпил? - ответил я уже заплетающимся языком. - Разве это много?
- Я не говорю "много", я говорю "столько", - ответила она. - Надо пить или больше, или меньше, а столько нельзя.
