Дорк нахмурился и неохотно кивнул.
— Потому меня и послали сюда. Этот антибиотик невозможно ни реплицировать, ни синтезировать, а все вывезенные с планеты мрр’ххг подохли. Оказывается, они не могут существовать без вещества, которое… гм… производят ск’ррли.
— А туземцы не желают делить свой законный обед с новыми друзьями, не так ли?
Я бросил взгляд на свою труппу. Майра, кажется, находила беседу увлекательной, хотя по ее внешнему виду трудно что-либо распознать. Рюб проявлял опасные признаки беспокойства, иначе говоря, нетерпеливое желание разыграть новую комическую сценку под названием «А ну-ка помучим посла!» Я благоразумно решил, что пора закругляться.
— Уверен, что вы обязательно найдете выход из положения, сэр! Так значит, вот почему вы нас вызвали? Для укрепления морального духа персонала?
Как я уже успел заметить, сотрудники посольства отчаянно в этом нуждались.
— Отнюдь.
Это словечко и презрительная гримаса сказали мне все, что я хотел бы знать об отношениях Дорка с персоналом и отчего моральный дух последнего пал столь постыдно низко.
— Как я уже говорил, ск’ррли — сущие варвары. Грубая, легко возбудимая толпа, с которой практически нельзя ни о чем договориться! К тому же начисто лишенная каких-либо культурных достижений… Ну да, у них есть нечто вроде музыки, — признал он с небрежным жестом, — но самого грубого свойства, разумеется. Но надо же с чего-то начать, и вот мне пришло в голову преподнести им нечто куда более возвышенное, чем их туземный шум и скрежет. Продемонстрировать цивилизованный идеал, к которому они могли бы стремиться!
Сей uberkultur’ный подход был мне хорошо знаком: Давайте научим придурков слушать оперу! Увы, это более или менее Стандартный Образ Мыслей (СОМ), свойственный удручающе большому проценту функционеров ВЗДС. Предоставить туземцам возможность послушать нашу музыку — это прекрасно, но использовать ее в качестве увещевающей дубины в высшей степени оскорбительно и для туземцев, и для самой музыки. Я поклялся сделать все возможное, чтобы смягчить удар.
— Ладно, — заключил я, — картина более или менее ясна. Где, когда и что именно мы должны сыграть?
Дорк просветлел, оценив мой деловой подход. Не знаю, право, чего он ожидал. Возможно, страстных аргументов против культурного империализма?
Все дело в том, что мы любим музыку вообще и репертуар «Триаксиона» в особенности. Мы полагаем, что эти произведения блистательны, глубоки, серьезны и, несомненно, достойны распространения. Вот почему мы охотно сыграем их перед любой аудиторией, которой они могут прийтись по вкусу, а могут и вовсе не понравиться. Предугадать, заполнит ли наше искусство зияющую брешь между культурами и мирами, совершенно невозможно, но когда такое все-таки происходит… Да, этот дивный кайф почище любого наркотика! Уж я-то знаю, я перепробовал их все.
— Я намерен использовать в качестве сцены часть здания посольства. Вы можете выступить завтра вечером?
— Можем и сегодня, если пожелаете.
А завтра уже покинем планету, увозя с собой сколько-нибудь положительных баллов!
Дорк покачал головой.
— Нет-нет, концерт назначен на завтра. Сцену надо тщательно подготовить. Нам необходимо ПОТРЯСТИ этих чудовищ!
Я пожал плечами.
— Что ж, это ваше дело. Нам нужны всего три стула и платформа, которая выдержит нас и наши пюпитры.
Посол кивнул с довольным видом, но, присмотревшись к нам поближе, вновь скривил лимонно-кислую мину.
— Полагаю, у вас найдется подобающее случаю одеяние?
Я проглотил тяжелый вздох.
— Вы имеете в виду оркестровую униформу? Короткий жакет с вырезом, гофрированная рубашка, красный кушак и черные лаковые туфли?
— И панталоны! — Он взирал на нас так, словно мы нипочем не надели бы штанов, не будь прямого приказа.
— И пант&лоны, — согласился я тоном дельца, идущего на крупную уступку. — А теперь о программе. Вы уже наметили что-нибудь?
— О да, конечно! — Дорк с энтузиазмом потер пухлые ручки, предвкушая, как поразит нас глубиной своих музыкальных познаний. — Мне хотелось, чтобы музыка была серьезной, но при этом легкой, возвышающей и одновременно успокаивающей. Вот почему я выбрал…
— «Времена года» Вивальди, — закончил я за него.
Он слегка опешил, но тут же расплылся в восторженной улыбке.
— Вот именно! Да вы просто читаете мои мысли!
Было бы там что читать. Я проглотил очередной вздох. Иногда музыкантам, подрядившимся на нашу работу, приходится глотать ничуть не меньше вздохов, чем дипломатам — преднамеренных оскорблений.
— Что-нибудь еще? Слегка поэнергичнее? Вы знаете «Dance Macabre» Сен-Санса? Может быть, что-то из Сибелиуса? Копленд? Бах или Барток? А как насчет…
— Нет, нет и нет! — раздраженно рявкнул он. — Я желаю успокоить этих дикарей, и вы ОБЯЗАНЫ зачаровать их одной из лучших мелодий Земли!
Вы только поймите меня правильно: эта вещь Вивальди действительно превосходна, подлинный шедевр, но…
Дипломаты, которые нас вызывают, в девяноста случаях из ста помнят не более трех названий настоящих классических произведений, и два из них — «Времена года»3… Не то чтобы кто-то мог насвистать хотя бы фрагмент главной темы! Главное достоинство этих произведений именно в их названии, каковое легко запоминается и легко узнается, не имеет коварных опусных номеров и не содержит труднопроизносимых русских, немецких и итальянских слов, в которых так просто запутаться.
В результате же мы исполняем Вивальди вдесятеро чаще, чем любого другого автора.
Третья вещь? Ну, разумеется, «Голубой Дунай»!
— Не волнуйтесь, мы погрузим их в полную кататонию, — торжественно пообещал я, одновременно показывая знаком, что нам пора уносить ноги. Мы встали и едва успели отойти от стола, как Дорк истерически взвизгнул:
— Что это вы делаете, хотел бы я знать?!
Обернувшись, я заметил, что за какую-то пару секунд его стакан магическим образом наполнился заново.
— Как что? Идем репетировать…
— Будьте добры покинуть мой кабинет через дверь! — прокричал он, указывая на пол трясущейся рукой. Я взглянул под ноги: в самом деле, спеша откланяться, мы непринужденно пересекли одну из так называемых стен.
— Прошу прощения!
Мы еще раз прошли сквозь невидимую стену и чинно удалились через несуществующий дверной проем.
— Только не вздумай хлопнуть дверью, — давясь от смеха, шепнул мне Рюб, когда мы перешагнули теоретический порог.
По дороге от шаттла к посольству нам не представилось возможности познакомиться с перспективной аудиторией, и на обратном пути ситуация практически не изменилась. Где-то на приличном расстоянии от нас имела место некая неясная активность: похоже было, что там бродят на задних лапах большие красные муравьи, и это все, что мы смогли разглядеть.
