За новым цирком до самой реки тянулась обширная и пустая равнина. Посреди нее две избы, маленькие окошки выбиты, вокруг утоптано, словно избы поставлены для декорации. Пыркин немного прихрамывал, горлышко бутылки высовывалось из кармана пальто. Люська семенила рядом. Егор несколько раз щурился, чтобы разогнать это видение, но открывал глаза — и снова в десяти шагах черное пальто Пыркина с оранжевым рукавом рубашки, босые серые пятки. А рядом клетчатое пальтишко Люськи, стоптанные каблуки ее ботинок. Что сейчас дома творится — подумать страшно…
Дорога нырнула вниз, отлого прорезая обрыв к реке, — они пошли над туннелем, забирая влево.
— Нам немного осталось, — сказал Пыркин, поджидая Егора. — Можно сказать, пустяки, но большие опасности. Вон там, где эскалатор вниз был, — они и сидят. Подстерегают. Мы их обойдем. Ясно?
— Кого обходить? — спросил Егор.
— Этих, — коротко ответил Пыркин.
Он вынул из кармана бутылку и взял ее, как гранату, за горлышко, — без оружия нельзя. Вообще здесь даже беспокойней, чем у нас.
Он прижал палец к губам, чтобы молчали.
Люська вдруг раскашлялась. Пыркин весь сжался, щеки порозовели от негодования, он замахал бутылкой и зашипел как змея.
И тут по краю откоса пробежала серая, почти невидная, быстрая тень, замерла и исчезла.
— Все, — сказал Пыркин. — Мы обнаружены.
— Это фашисты? — спросила Люська.
— Хуже, — сказал Пыркин. — Ну, будем прорываться или отступим? Бутылка дрожала в руке.
— Будут жертвы, ой, будут жертвы, — сказал Пыркин — Детей жалко, — он показал грязным пальцем на Люську.
— А зачем мы туда идем? — спросил Егор. — Вы же ничего не объясняете.
— А ты куда хотел? — удивился Пыркин. — Там свои. Три или четыре тени выглянули на секунду из-за откоса.
— Поджидают, — заявил Пыркин. — Поджидают нас, а это прискорбно, потому что они перекрыли все подходы. И Жулика нет. А то бы помог.
Ребята стояли, не знали, слушаться Пыркина или нет — никакой он не защитник.
Сзади была серая пустыня с избами. До них уже метров триста.
Пыркин пошел к спуску, бутылка с водкой в отставленной руке. Люська припустила за ним. Егор тоже пошел, стараясь не отставать.
Они остановились над крутым склоном к Москве-реке.
Склон был голым, бурым. Егор уже был готов к тому, что не увидит здесь деревьев, но все равно удивительно, насколько изменился вид. Лишь несколько голых деревьев видны на всей широкой излучине реки от метромоста до окружной дороги. Вода в реке была темной.
Вниз вела тропинка.
— Самый короткий путь, — сказал Пыркин. — Побежали.
Никого не было видно.
Пыркин бросился вниз, к реке, мелко перебирая пятками и тормозя в крутых местах свободной рукой.
Это было похоже на детскую игру в войну.
Минуту или две Егор ничего не видел — думал только, как бы удержаться, не покатиться кубарем и не сломать шею — впереди мелькало клетчатое пальтишко, ноги заныли от слалома… И вдруг этот полет прервался. Егор врезался в Люську, крепко схватил ее, чтобы не свалить вниз. Еще ниже на земле сидел Пыркин, высоко подняв руку с бутылкой.
— Долой! — кричал он. — Уничтожу!
Призраки поджидали людей здесь, посреди спуска, когда некуда деться: наверх и вниз метров на сто такой же крутой склон — только здесь площадка, окруженная тремя старыми пнями.
Они были призраками, но не театральными, где все как у людей, только загробный голос. Их даже нельзя сравнить с людьми — тени чего-то, детские наброски, кусочки студня…
Они стояли полукругом молча, и хотя лиц у них не было, казалось, что улыбались.
Люська уткнулась лицом в куртку Егора, чтобы не видеть.
— На прорыв! — закричал вдруг Пыркин, метнул бутылку перед собой, она вдребезги, водка темным пятном отметила землю, толпа призраков отшатнулась было — скорее от неожиданности, чем от страха, и тут же придвинулась еще на шаг.
Егор попытался отступить, прижимая к груди Люську, но, оглянувшись, увидел, что сзади уже тоже собирались призраки, подпрыгивали, переливались, покачивались, сливаясь воедино, делились снова…
И тут раздался очень громкий в этом безмолвии собачий лай.
Сверху, разорвав цепь призраков, несся черный, маленький, лохматый пес.
Пыркин поднялся с земли.
— Подкрепления прибыли, — сказал он. — Где тебя, сукин сын, носило?
Призраки исчезли. Растаяли в тумане. Словно их и не было. Пес прыгал, крутился среди людей, показывая радость от встречи с хозяином, от знакомства с Люськой и Егором.
— Не выносят они собачьего духа, вот ведь нечисть какая. А он, стервец, чует. Как увидит, сразу гонять начинает.
— Кто они были? — спросила Люська, чуть живая от страха.
— А бог их знает, — сказал Пыркин равнодушно, словно забыл о приключении. Он потянул носом, принюхался к слабому спиртовому запаху, шедшему от пня, тяжело вздохнул и побрел вниз, осторожно переставляя ноги, пес за ним.
— А почему вы их боялись?
— Они электричеством бьются, а потом высасывают. Егор вел Люську за руку, она все оглядывалась назад, ей казалось, что призраки идут сзади. Егор подумал, хорошо, что она рядом и есть кого защищать.
Они вышли на асфальтовую дорогу, которая наискось резала склон.
Пыркин прибавил шагу, Жулик вернулся, проверил, идут ли, и снова убежал. Он был здесь свой, ничего не боялся.
Минут через пять они оказались на террасе, которая выходила на набережную. Справа скелетом кузнечика тянулся метромост, за рекой из дымки поднимались кубики домов.
— Эй! — позвал Пыркин, и его голос расползся по террасе и заглох где-то неподалеку. — Принимайте гостей.
В дальнем конце террасы, у обрыва, раньше скрытого деревьями, а теперь голого, чернела ниша, а перед ней в сером сумраке светил слабый огонек костра. Рядом кто-то стоял.
Пыркин затрусил к костру, махая руками, рукав светился, словно одна рука у него была схвачена огнем. Ребята шли медленнее, а Жулик остался с ними, чтобы не робели.
У костра стояла очень толстая завитая женщина в лыжном костюме, поверх которого висели в несколько рядов бусы. Пальцы ее рук, словно перетянутые ниточками на суставах, были унизаны кольцами, в которых отражались отблески пламени.
— Гляди-ка, — сказала женщина басом, — молодежь пришла.
— Смена и надежда наша. — Второй человек полулежал на куче одеял. — Мы вас давно поджидаем…
Человек был облачен в остатки черного камзола.
— Подходите, не бойтесь, — сказала толстуха. — Чего уж, все свои.
— Это соседка моя, — сказал Пыркин, ткнув пальцем в Люську. Он нагнулся над костром и протянул руки вперед, потирая ладони, словно замерз, но это было неправдой, как и охота за водкой в магазине, — никакого холода здесь не было. Тепла тоже не было.
