Вы, конечно, понимаете, что я был весь - внимание.
Различие между интуицией поэта и гипотезой ученого заключается не столько в природе рассматриваемого факта, сколько в значении, которое он приобретает, как только ученый обращает на него внимание. Я тоже подозревал, что это аромат обязывает всех выполнять один и тот же рисунок, но от моего предположения до утверждения человека, располагающего твердой информацией, мне недоступной, - огромное расстояние, которое я и преодолевал сейчас, сидя в кабинете профессора.
- Но в чем суть этой системы? Почему мы до сих пор ее не открыли? Для того, чтобы ответить на этот вопрос, мы должны обратить внимание на изображение и скелет, обнаруженные в пещере ... Но прежде всего мне хочется узнать, что может сообщить нам наш уважаемый коллега, знаменитый ученый физик, о таинственном разрезе, благодаря которому открылся вход в пещеру?
Знаменитый физик обнажил зубы в признательной улыбке - знак, что молодой человек был польщен вежливо академическим обращением биолога.
- Результаты исследований, - начал он, - подтверждают характер явного намерения, отмеченный нашим высокочтимым маэстро (наклон головы, сопровождаемый новой улыбкой), и это кажется мне чрезвычайно важным. Следы, обнаруженные на камне и вокруг него, разумеется, не могут быть объяснены чистой случайностью. Наша гипотеза подтверждает и предположение о сведениях, нам еще недоступных (к системе, открывшейся нам благодаря синтетическому аромату, я добавил бы использование биотоков для удаления крышки с металлического сосуда), ибо лишь строго направляемая атомная реакция, которую пока что наука не в силах воспроизвести, может произвести разрез камня с такой поразительной точностью.
- Прекрасно, - обрадовался академик. - И еще одно... Как, по вашему, могла быть подготовлена подобная управляемая реакция?
- Много тысячелетий тому назад? - уточнил он свой вопрос. - Примерно, шесть?
Физик бессильно развел руками и снова улыбнулся: - Я могу лишь сказать, что пока мы не в состоянии сделать ничего подобного ...
- Однако это не исключает того, что другие могут или могли, - добавил академик. - Что касается того, кто такие эти другие... Пока что важно, что все мы сошлись на признании существования здесь явного намерения намерения людей, подготовивших атомную реакцию для того, чтобы открыть нам - тогда, когда они нашли это уместным - новую анатомическую систему. Остается понять, почему ими был выбран именно тот день, когда камень отлетел от своего места, открыв вход в пещеру... Вас удивляет такой вопрос? Я уверен, что шесть тысяч лет тому назад в пещере был установлен аппарат, механизм которого сработал безупречно. А такой аппарат заранее исключает вмешательство случайности!
До сих пор я следил за беседой молча. Мои неясные предчувствия получали неожиданные подтверждения, но наивный восторг, который я испытал, проникнув в пещеру, представлялся мне теперь в менее розовом свете. Одно дело - радоваться тому, что все в тебе и вне тебя соединяется для того, чтобы ты снова мог испытать неописуемый восторг детства и совсем другое знать, что ты создан, предназначен для какой-то деятельности, смысл которой от тебя ускользает. Я сомневался в собственных реакциях и спрашивал себя, вел ли я себя так, как вел, по собственной инициативе или подобно марионетке, которую кто-то дергает за нити. Я начал сомневаться в своих собственных намерениях, подозревать, что они могли принадлежать комуто другому, кто стремился, с их помощью, к каким-то непонятным мне целям, спрашивать себя, проявляются ли мои симпатии и антипатии непроизвольно или и они запрограммированы для выполнения каких-то планов, мне совершенно чуждых ... Вот будущее, которое я теперь предвидел. И не только будущее. Если упомянутый академиком аппарат существовал задолго до моего рождения, не было ли все то, что я собой представлял, все чем я был, не были ли мои мысли и поступки, определявшие мою индивидуальность, благодаря которым я, Мегер, был особой, отличной от всех индивидуальностью - не было ли все это лишь простыми колесиками в аппарате, заранее исключающем вмешательство случайности, как сказал старик, или собственной воли, как думал я. Не был ли я с самого начала лишь простым инструментом, созданным для того, чтобы в указанный день находиться в определенном месте? Но тогда все, что я пережил, ничего не значило и оказывалось лишь подготовкой для моего присутствия в пещере, которую я изучал вместе с Гургеном?
Мой товарищ также был результатом случайности, вторичным элементом, который можно было заменить любым другим, присутствие или отсутствие которого не мешало выполнению плана, намеченного шесть тысячелетий тому назад. Поэтому он и исчез со сцены, посланный на съезд в Амстердам? Или, напротив, он тоже играл определенную роль? Все мое существо восставало против ужасной идеи заранее оговоренной биографии, и охватившее меня волнение на некоторое время отвлекало меня от дискуссии - хотя, казалось, вся моя судьба зависела от гипотез старого ученого, который, вновь потирая руки, продолжал говорить возмутительно победоносным тоном...
- Итак, вы считаете, что я не мог не находиться там в указанный день? - спросил я вдруг, прерывая его довольно-таки невежливо.
Профессор взглянул на меня недовольно.
- Почему вы не слушаете?
И, в то время как физик поворачивал ко мне свои очки в толстой оправе, академик спокойно ответил: - Напротив! Мне кажется, что это было единственное вмешательство случайности, проявившееся в странном совпадении. Ваше присутствие в пещере не было необходимым (о чем я говорил, но, кажется, вы не слышали), ибо никто не мог хотеть придать строго научному факту видимость чуда.
- Вы имеете в виду то, что я увидел свое собственное изображение?
- Разумеется! Кто бы ни вошел в пещеру, он был бы столь же поражен этим портретом, как вы заметили, не поддающимся разрушению. Таким образом, здесь не было никакого риска, и весть о портрете все равно дошла бы, куда нужно. Неощутимый, он поддается фотографированию. Фотография появилась бы во всех газетах мира и оригинал - то есть вы - был бы легко обнаружен. Нет, присутствие оригинала не было необходимым... тогда.
Едва успокоившийся, едва обретший вновь свою собственную биографию, я снова вздрогнул, услышав последнее произнесенное им слово.
- А сейчас?.. - спросил я.
Академик помолчал. Потом провел рукой по своим седым кудрявым волосам, похожим на парик, и уперся подбородком в ладонь, словно приготовившись слушать.
- С вами не случалось ничего необыкновенного? Я хочу сказать, до сих пор... не кажется ли вам, что в вашей жизни было какое-то необыкновенное событие, или, скажем, необъяснимый факт?
