— Нет, благодарю вас, — осанливо кивнул головой Поляков.
Он поднялся и полез в боковой карман визитки за бумажником. Однако Яковенко сердито сказал:
— Я за краткие советы… такого рода гонорара не беру. Детский вопрос!
Поляков с достоинством поклонился и вышел, проклиная в душе «этого нахала». Вместе с тем Поляков испытывал радость, узнав, что закон остался незыблем и что, стало быть, у него и в самом деле немалый козырь против разоривших его людей. Главным был, конечно, директор местного отделения так называемого Крестьянского банка, а в действительности — банка чисто помещичьего, немец Нентцель. Нет сомнения — в этих делах Поляков был силен, — что Нентцель устроил фальшивые торги на имение не ради обогащения банка, а для обогащения собственного. Мало ли путей «выкупа» и прочих способов оформления на свое имя оставленного за банком имения! Это и хорошо и плохо. Хорошо потому, что легче запугать лицо, чем учреждение. Плохо потому, что лицо будет больше держаться за миллион, чем банк. Но тут на помощь Полякову должно прийти некоторое тонкое обстоятельство…
Поляков, в пальмерстоне внакидку, быстро, молодо вышел на улицу и, садясь в свой роскошный экипаж, бодро крикнул Кузьме Денисычу:
— К генералу Клунникову!
Кузьма Денисыч сделал почти невидимое движение вожжами. Рысак понесся.
На этот раз Кузьма Денисыч что-то не рассчитал, и экипаж замер шага на три дальше внушительного парадного подъезда предводителя дворянства Таганрогского округа генерал-лейтенанта Клунникова. В рассеянности мыслей и чувств Поляков не заметил этого промаха.
— Подождешь, — бросил он, выпрыгнув из коляски и направляясь к двери, которую распахнул перед ним швейцар в ливрее.
— Дома? — на ходу спросил Поляков.
— Так точно, дома, ваше превосходительство, — почтительно доложил швейцар, принимая на руки сброшенный Поляковым пальмерстон. — Пожалуйте наверх.
Поляков, одернув модную кургузую визитку, почти без одышки поднялся по широкой лестнице на второй этаж, где с почтительным поклоном пожилой лакей провел его в приемную предводителя.
«Посмотрим, посмотрим, заставит ли этот старый дурак меня ждать», — подумал Поляков, шагая по голубому французскому ковру приемной. Но нет, ждать его не заставили.
Массивная белая дверь с позолотой распахнулась — и на пороге показалась солидная фигура в серой генеральской тужурке. Четырехугольное лицо с крупным носом и бобриком стриженными густыми седыми волосами было сейчас полуопущено в вежливом поклоне. В конце концов, согласно табели о рангах, и хозяин и посетитель были в равных чинах: хозяин — генерал-лейтенант, а гость — тайный советник, оба — особы третьего класса, оба — обладатели ряда привилегий, в том числе — права требовать выезда всего состава суда к себе на дом, коли суд пожелает их допросить как свидетелей.
Однако сверх всего Клунников был предводитель дворянства, а Поляков — дворянин в силу полученного чина, по… Да, здесь было очень серьезное «но».
Витте в своих воспоминаниях писал: «…Яков Поляков кончил свою карьеру тем, что был тайным советником и ему даже дали дворянство, но ни одно из дворянских собраний не согласилось приписать его в свои дворяне…» В какой-то степени это было верно, но и на этот раз в своих мемуарах Витте не совсем точен. Таганрогские дворяне и вот этот самый генерал Клунников, их предводитель, уже давно согласились приписать Якова Соломоновича «в свои дворяне». Это случилось еще в годы расцвета Полякова, когда Чехов в рассказе «В вагоне» упомянул его как некий эталон богатства (1881 год). Во всяком случае, приписка в таганрогское дворянство стоила Полякову много несчитанных денег. Взял куш Клунников, тогда еще войсковой старшина (казачий полковник), взяли и еще с десяток влиятельных членов Дворянского собрания. Деньги давались «на благотворительные цели», вот только никто не выдавал расписок. Дворяне верили друг другу на дворянское слово! Единственно, о чем просил Клунников вновь принятого дворянина, — не разглашать этого принятия. Особенно Клунников побаивался областного предводителя дворянства Области войска Донского генерала Грекова: тот мог бы устроить Клунникову разнос. Поляков и помалкивал: ведь для него принятие в дворянство данной области или округа имело лишь формальное значение. Приписка к определенному месту нужна была: иначе его дворянство повисло бы в воздухе. Но не больше того. Так почему же сегодня дворянин Поляков пожаловал к нему, Клунникову, и что он от него хочет? Этот вопрос был генералу тем более неприятен, что о разорении Полякова — конечно, относительном — в Таганроге было широко известно: стало быть, на поляковские деньги нечего больше рассчитывать. Чего же он хочет? Может быть, все-таки афишировать свою приписку?!
— Прошу ваше превосходительство садиться, — вежливо пригласил хозяин гостя, подставляя ему стул на подагрически изогнутых ножках.
— Благодарю, ваше превосходительство, — поклонился Поляков с парижским изяществом и уселся.
Клунников вопросительно посмотрел на Полякова, но тот молчал, вежливо дожидаясь, чтобы хозяин первым начал разговор.
— Отличная держится погода, — нетвердым голосом сказал генерал-лейтенант.
— Да? — довольно небрежно отозвался тайный советник. — А я даже, признаться, не заметил.
— Весна, — внушительно вздохнул Клунников.
— Да какая же это весна, — снова строптиво отозвался Поляков. — Вот в Париже в это время… действительно Весна. Все бульвары расцветают.
— Пожалуй, в таком случае не стоило и уезжать, — довольно ехидно вставил Клунников.
Поляков внимательно посмотрел на него.
Он знал, что Клунников крепко играл в карты и иногда бывал в весьма крупной «запарке», как говаривали игроки. Сердитые складки у генеральского рта и мрачные огоньки в маленьких злых глазах говорили о сильном проигрыше. Генерал был явно расстроен. «Сейчас ты клюнешь!» — сразу решил Поляков и начал плести паутину.
— Продали здесь с торгов мою Поляковку… Слыхали? — небрежно спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжал: — Продал банк, с грубейшим нарушением процедуры. Я был в Биаррице и не получил ни малейшего извещения! А между тем я легко бы мог, знай я заранее о назначении торгов, погасить залог.
«Черта с два, — подумал со злорадством генерал. — Откуда у тебя сейчас шестьсот тысяч?!»
Не обращая внимания на язвительное выражение генеральского лица, Поляков продолжал:
— Я уже советовался с адвокатом. Торги явно недействительны. И я легко добьюсь возвращения мне имения!
— Очень рад, — сухо сказал генерал, начиная терять Терпение, — но при чем тут я? Я хотел сказать: чем я-то могу помочь?
