Им хотелось, чтобы враг из категории чего-то абстрактного вновь стал реальностью, приобрел лицо и тело. От неопределенности они уставали больше, чем от физических нагрузок.
Рингартен сразу понял, что этим солдатам уже приходилось, вытянувшись цепью, выискивать затаившегося неприятеля. Они брели с немного обреченным видом. Их было даже отчасти жалко.
Рингартен затаился в кустах, присев на корточки, похожий на зайца, который увидел хищника и теперь застыл в ужасе, боясь даже пошевелиться. Он сливался с растительностью. Вот только маскировочная краска на лице почти стерлась. Это могло его выдать. Но человеческий глаз обычно не улавливает таких тонкостей, в первую очередь реагируя на движение. Шевелящиеся ветки это очень достойный объект для пули. Рингартену нужно было немного подождать, как рыбаку, который закинул удочку с вкусной наживкой и теперь точно знает, что рыба рано или поздно клюнет. Надо лишь набраться выдержки и не упустить того момента, когда рыба уже заглотила крючок, но еще не успела стянуть с него приманку. Тогда надо подсекать. И главное - надо сидеть тихо.
Он выбрал крайнего в цепочке немца. К счастью тот оказался без собаки, которая могла бы почуять штурмовика. То, что цепочку на флангах не прикрывали собаки, было ошибкой, смертельной не для всего отряда, а всего лишь для одного из солдат. Он миновал кусты, за которыми прятался Рингартен, ни на секунду не замедлив шаг. Наверное, только человек, проведший долгое время в лесу, мог почувствовать опасность. Штурмовик затаил дыхание, проводил немца взглядом, а потом... Он действовал молниеносно. Моряки в старых, залитых пивом и вином тавернах рассказывают о страшных чудовищах, которые всего лишь на миг показавшись из воды, проглатывают лодки с людьми, а потом стремительно исчезают в океанской пучине, и только пенящиеся круги, расходящиеся по воде, обозначают место, где они появились. Так рождаются легенды, в которые никто не верит, но их интересно слушать.
Рингартен ударил немца ножом под левую лопатку. Лезвие было длинным и тонким. Штурмовик знал, что оно насквозь пронзит сердце. Одновременно он зажал ладонью рот немца. Тело содрогнулось в конвульсиях. Оно не хотело расставаться с жизнью, но нож перерезал нить, на которой держалась душа, и Рингартену показалось, что он почувствовал, как она уходит из тела. Все произошло настолько быстро, что немец не попытался даже издать хотя бы стон.
Солдату было лет двадцать пять. Его лицо отпечаталось в памяти Рингартена, как фотография в семейном альбоме, и он знал, что спустя не один десяток лет сумеет вспомнить его, открыв нужную страницу в толстой-толстой книге памяти. Если задуматься над тем, сколько фотографий в ней хранится, то можно навсегда потерять покой, поэтому Рингартен старался задвинуть их в какой-нибудь отдаленный уголок памяти и забыть о нем, но как же это сделаешь, если постоянно приходиться вклеивать новые фотографии?
В этом был элемент нечестной борьбы. Игорь напоминал себе борца, который обращается к публике, пришедшей в цирк, предлагая любому желающему помериться с ним силами. Силачи, с легкостью разгибающие железные подковы и скручивающие узлом толстые гвозди, под бурные аплодисменты выходят на арену, и вдруг оказывается, что они ничего не могут сделать с этим щуплым, на первый взгляд слабым борцом. Просто он в совершенстве знает массу приемов. Легко, немного вызывающе он уходит из-под ударов. Огромные руки проскакивают мимо. Противники могут выдавить из него всю кровь, но вот только никак не могут его поймать. И в конце концов силачи, эти горы мускулов, оказываются на лопатках. Они лежат на арене, хлопают веками, уставившись глазами в потолок, и никак не могут понять, как же все это произошло. Никто не может этого понять. Все случилось слишком быстро. Затем они застенчиво уходят с арены. Зрители сочувствуют им и не улюлюкают вслед. Но теперь у силачей уже нет той спеси и той уверенности в своей непобедимости, которая была раньше. Впрочем, они не рискуют жизнью. А в той игре, которую сейчас затеял Рингартен, проигравшего ждала судьба поверженного гладиатора, валяющегося на песке арены. Он истекает кровью, но зрителям не понравилось, как он сражался, и поэтому они указывают пальцами вниз, требуя его добить. Победивший вынужден это сделать.
Рингартен положил еще мягкое и податливое, как у куклы, тело на землю, вытер о гимнастерку немца нож. Он вытащил гранату, воткнул ее вертикально в землю вверх ручкой, а к чеке привязал металлическую проволоку длинной метра три. Игорь протянул ее в нескольких сантиметрах над землей и намотал вокруг ствола дерева. Проволока была настолько тонкой, что ее мог увидеть лишь тот, кто обладал превосходным зрением, да и то лишь в том случае, если бы он знал, что и где надо искать. Штурмовик потерял ее из вида, как только отполз от гранаты на несколько метров. Это будет очень неприятный сюрприз - такой же неприятный, как ядовитая змея, спящая в золотом кувшине посреди сказочных богатств. Что делать, поиски сокровищ очень опасное занятие.
Прошло еще с полминуты, прежде чем немец, который стал теперь крайним в цепочке, заметил, что его сосед исчез. К этому времени Рингартен был уже далеко в стороне от преследователей. Он улыбался. Ему нравилась эта игра. Она полностью поглощала его внимание, давая возможность о многом забыть.
Немец окликнул товарища. Он не понимал, куда тот мог подеваться. Ну в самом деле, не могла же под ним разверзнуться земная твердь. В его сторону сразу же посмотрели все, кто услышал этот тревожный крик. Немец пошел назад и немного в сторону, а потом остановился. На его лице наконец-то появился страх. Дрожащие пальцы нащупали курок винтовки. Это придало ему уверенности, но до конца справиться со страхом солдат так и не сумел.
Немец нерешительно сделал еще один шаг, осторожный, точно увидел зверя и теперь резкими движениями боялся его спугнуть, а расстояние еще слишком велико для того, чтобы стрелять. Следующий шаг был уже гораздо увереннее. Очевидно из-за того, что сзади приближались товарищи. Немец не видел их, но зато слышал их шаги.
- Что произошло? - спросил Эрих.
Солдат оглянулся и по инерции сделал еще один шаг. Он хотел остановиться, чтобы сообщить офицеру о своих подозрениях, но подцепил носком сапога тонкую проволочку. Он почувствовал ее. Где-то на краю сознания промелькнула мысль о том, что нога за что-то зацепилась, надо бы проверить, что это, но его взгляд еще не добрался до земли, когда чека, щелкнув выскочила из гранаты. Проволочка опала. Теперь, чтобы увидеть ее, нужно было нагнуться к самой земле, пошарить по ней руками, нащупать проволочку и поднести ее к глазам.
