Юрий Мишин - Человек

В сверкающую, славную победу над Тьмой он больше не верил и не поверит никогда. Да и понравился бы ему тот блистающий, яркий и чересчур однотонный стерильный мир, к которому стремились Светлые, Сергей не знал. Глазам там было бы действительно больно. А может быть и не только глазам. Поэтому увольте, считал он. Изредка помогать своим бывшим соратникам, консультировать и спасать авторитет балахонщиков в разных щекотливых ситуациях это был и есть его долг. Обязанность Светлого Иного. Но вот верить либо не верить — это его право. Его личное дело. Конечно многие из них, да хотя бы тот же Леон, а вместе с ним и другие в праве его осудить. А может быть даже и презирать, за то, что он предпочитает подавляющую часть своего личного времени уклоняться от отстаивания интересов Света. Видели бы они его сейчас, с наслаждением разрезающего ранним летним утром тугие струи Пьяны, или охотящегося днем на щук-травянок.

Муромцев засмеялся, представив, выражение лица Соколова, узнавшего про дружбу Сергея с водяным. Впрочем, это его дело. Муромцев предпочитал глазеть на всю их борьбу со дна уютной, такой почти домашней реки. Своей реки. Или из кабины аэроклубовской «Цессны». Или из окошка небольшой мастерской, которую Муромцев удобно расположил под одной крышей с домом. Чтобы Светлые сказали, увидев все это? Да, собственно говоря, они и так знают. А кто не знает, тот догадывается. А дальнейшее их отношение его не касается. Он может себе это позволить. Ему вполне достаточно тех, кто все же продолжает хоть изредка, но общаться с ним, как например тот же Владимир. Хотя есть и такие, кто руки не подаст. Считает его чужаком и предателем. Хотел бы Сергей посмотреть на этих критиков, попади они в его положение. На тех, кто до сих пор мнит себя борцом с Темными силами и творцом Светлого будущего, тех, кто еще не подмят Сумраком. Не проиграл окончательно…

Только по одному ему известным признакам Муромцев понял, что русло реки плавно изгибается и вскоре дно начнет сначала постепенно, а потом все резче уходить вниз. Там, в зеленом сумраке двадцатиметрового омута, среди дремучих столетних завалов из снесенных сюда рекой деревьев, даже жарким летом бьют ледяные ключи, и царствует его знакомый сом Самсон.

Как только растительность на дне поредела, а глубина стала расти, Сергей сбросил скорость. Течение быстро затормозило его и, Муромцев некоторое время неподвижно висел над темнеющим внизу провалом. Река медленно сносила Сергея в сторону, пока он не перестал видеть дно. Над Муромцевым был светлеющий темно-бирюзовый небосвод, а под ногами темная глубина. Тогда он поднялся к лежащей в четырех метрах над ним поверхности реки, набрал порцию свежего воздуха и снова без малейшего всплеска ушел вниз, принявшись не торопясь спускаться в разверзшуюся под ними бездну. «Кстати слухи о карстовых провалах на дне Пьяны, вовсе не так беспочвенны, как думают многие, — неожиданно пришло ему в голову. — Семеныч как-то рассказывал об одном из таких мест. Через метровое отверстие, можно было запросто попасть в целую систему подводных пещер».

Некоторые из них были полностью, а некоторые лишь частично затоплены водой. Водяной рассказывал Муромцеву, что по ним легко можно проникнуть не только в знаменитое среди человеческих дайверов и акваспелеологов Вадское озеро, но и в далекую отсюда Волгу. Если же очень постараться, то даже в некоторые заволжские таежные озера. В тот же Светлояр, например.

Сергей мечтал выкроить время и исследовать все эти тайные, неизведанные пока никем проходы, где по словам Семеныча было много всякой странной живности. Но у него все как-то не получалось. К тому же водяному все равно сколько быть под водой, а Иному, даже самому Муромцеву пусть и редко, но все же приходится всплывать на поверхность. Следовательно, нужен был акваланг, запас воздуха. Хотя до Волги плыть никакого запаса не хватит. С другой стороны, он мог трансформироваться, как тогда, в Таунсвилле. В теле какого-нибудь подводного монстра кислород ему был бы совсем не нужен и Сергей, в который раз дал себе слово, что обязательно в самое ближайшее время соберется и в компании с Семенычем пройдет по всем подводным лабиринтам Нижегородчины. Если, конечно, Трваны позволят…

Внизу показалась первая коряга, густо облепленная какой-то растительностью. Она медленно, как изображение на фотобумаге проявлялась в толще воды. Из-под ствола шарахнулась в сторону и тут же пропала небольшая щучка. Муромцев знал, те отдельные деревья, что находятся сверху на глубине каких-нибудь семи-восьми метров, лежат здесь не так давно. Может быть пару десятков лет, а может и побольше. Настоящий непрерывный, вековой, завал пойдет гораздо ниже, начиная примерно с полутора десятка метров. Там древесина черная, почти как антрацит. А у самого дна вообще сплошное, непролазное даже для него переплетение стволов, пней, веток и каких-то древних, занесенных сюда еще во времена царя гороха, совсем уж невообразимых коряг. Вот там то и пристроил на относительно безопасное жительство своего друга Семеныч. Относительно, потому что Самсону все равно надо было пусть и ночами, но выходить из омута за добычей.

Огибая очередной весь обросший какой-то серо-коричневой дрянью и, кажущийся в воде исполинским, ствол дерева, Сергей вдруг почувствовал за собой и чуть сбоку чье-то присутствие. Слегка насторожился. Всякое может быть под водой. Он сразу вспомнил рассказ Туровского, про сомовью охоту под Самарой. Этот современный прожигатель жизни, по его собственным словам испытал за свои сорок лет все что можно, кроме полета в космос, к которому был ни морально, ни финансово не готов. В конце концов, он пристрастился к подводной охоте. Причем охотился Туровский своеобразно. Только на крупных сомов, только ночью и только с аквалангом. Причем не простым, а с многократным обменом воздуха, позволяющим находиться под водой до пяти-шести часов. По его словам, отправив помощника на катере вниз по Волге к условленному месту встречи, он погрузился на семь-восемь метров и позволил течению нести себя над самым дном вдоль фарватера. Дело было в июле, после полуночи. «Вода, — говорил он Муромцеву, — как чернила. Хоть глаз выколи. К тому же ночь безлунная». Сергей хорошо представлял себе ощущения Туровского, так как сам зачастую охотился ночью. И вот через некоторое время подвох почувствовал, что в этих самых чернилах он не один. Такое с Туровским было впервые. Посветив фонарем, который обычно скотчем крепил к ружью наподобие подствольника у автомата, Туровский ничего не увидел. Между тем неприятное ощущение постороннего присутствия усилилось, превращаясь в навязчивую идею, мешая сосредоточиться на охоте. Тогда он, не останавливаясь, стал методично обшаривать лучом фонаря окружающую его темень и к неприятному удивлению свет сзади и несколько выше Туровского выхватил метрах в четырех от него светлое брюхо гигантского сома. «Ты, понимаешь, — захлебываясь от переполнявших его чувств, рассказывал он Муромцеву по мобильнику, — фонарь не мог осветить его целиком! Только живот. Я не первый год охочусь и даже, с поправкой на увеличение в воде, в нем было никак не меньше четырех метров! Сергей, это был монстр! И кто на кого охотился, я тебя спрашиваю?». Стрелять в того сома Туровский не решился. Сразу прекратив охоту, он поднялся на поверхность.