— Я знаю, что сказано в предсказании. Думаю, что знаю. Это предупреждение, обычное предупреждение. Как гонг перед наступлением тьмы. Как гонг при начале солнцероста. Как гонг при начале солнцепада. Гонг не влияет на солнце. Предупреждение не влияет на событие. Дает возможность подготовиться. Уведомляет о том, что будет. Чтобы не было паники. Возможно, чтобы спрятались…
— Но от Звездного огня невозможно спрятаться… — удивился я.
— Верно, — вновь горько усмехнулся Дсеба. — Поэтому Вестник проснется. Сам. Когда чудовище будет в самом удобном месте для атаки. Корабли поднимутся и уничтожат его. Или оттолкнут чуть-чуть в сторону, чтобы оно пролетело мимо. Чешуя чудовища, куски его могут упасть на землю. Об этом предупреждала машина. К этому предлагала приготовиться.
— Но если мы уведем корабли… — протянул я.
— Или если корабли истратят заряды для оружия… — Дсеба хлопнул в ладоши, выражая досаду. — Некому будет остановить чудовище.
Видение вспомнилось мне. Мертвая каменистая пустыня, рыжая пыль, огромный шрам на остывшем лице Жемчужины… Так вот что это было… Вот что видела Нарт, вот почему она закричала тогда…
Но я не стал говорить Дсебе о своем умении всматриваться в миражи и не стал сообщать о знакомстве со жрицами Весенницы. Пусть даже и бывшими. Не думаю, что ему следовало это знать.
Мне было интереснее, что предложит он. Есть ли ход в этой игре? Или нам безропотно готовиться к смерти?
Бывший учитель посмотрел на меня в упор.
— Ты обладаешь непокорным нравом, младший, ты — бунтарь. И ты умен. Среди валаборов, окружающих меня, не на кого положиться. Одни пойдут за мной на смерть, но глупы настолько, что испортят дело. Другие предадут сразу, как узнают, что я собираюсь предпринять. Тебе нечего терять, не так ли, мой мальчик?
Он назвал меня «младшим», я не ослышался? Ритуальной формулой признал во мне ученика? Значит, снова принял под взгляд Синеокого, вернул из изгнания, в которое сам же и отправил? Пусть это примирение только между нами, пусть наследники продолжают рыскать в поисках меня — это примирение состоялось, и я был рад ему.
Дсеба понял мое молчание по-своему.
— У нас есть шанс помешать им. Единственный, последний шанс. Если удастся, Жемчужина не погибнет, и твоя жричка, беспутный молокосос, останется жива.
Он увидел растерянность в моих глазах и уточнил:
— Три женщины, с которыми ты вошел в храм Рыбака. Одна была убита. Две бежали. Среди них та, ради которой ты забыл обет безбрачия. Но предки простят тебе грех, если ты готов принести себя в жертву ради спасения Жемчужины.
— Но… — гремучая смесь негодования, радости и недоумения захлестнула меня, и я скрутил ее в жгут, упрятал в недра земли. Спокойным голосом, демонстрируя безразличие, ответил я учителю: — Но я не нарушал обета безбрачия. И не знаю никаких жриц. Женщины, с которыми я шел… одна из них, погибшая, возможно, когда-то была жрицей, но ее изгнали. Многие годы она обреталась в диких землях и даже не удаляла волосы. Мыслимо ли это для жрицы?
Дсеба усмехнулся, на этот раз, пожалуй, даже весело:
— Мыслимо, Ксената, мыслимо. Они засылают к нам шпионов и эмиссаров, строят козни и сеют зерна недовольства среди народов под тенью Башен. Они собирают новости и знания. Ради этого они готовы на любой обман, любой грех, любую грязь. Скажи, как звали убитую?
— Армир, — мне было непонятно, к чему он клонит.
— Что ты еще знаешь о ней? Кто была ее мать?
Я задумался.
— Я не знаю имени ее матери, старший. Но Армир говорила, что ее мать умерла. А при жизни была немного сумасшедшей. Что она… Делала предсказания.
Дсеба улыбнулся.
— Например?
Мне вспомнились слова, услышанные от наставницы в день ее гибели. Подумал, не будет вреда, если произнесу их сейчас. И я произнес:
— Придут двое из пяти в одном, чтобы спасти всех. Так она сказала.
Дсеба удовлетворенно крякнул.
— Армир, говоришь?
Он отошел чуть в сторону, зачем-то внимательно оглядел металлическую колонну спящей машины сверху донизу, и лишь потом обратился ко мне снова:
— А знаешь ли ты, что дочерью Харрис, великой прорицательницы, произнесшей эти, известные нам, слова, была Алар, а не Армир?
Любопытно. Выходит, Армир обманула меня? Но…
— Но жрицы же не лгут? Да и зачем ей было лгать? — спросил я осторожно.
— Они меняют имя при изгнании. Алар больше нет среди дочерей Великой матери. Она изгнана, значит, мертва. Официально. Так сообщали наши источники. Это старая история, покрывшаяся плесенью и коростой.
— Но…
— Армир это и есть Алар, дочь Харрис. Она не лгала тебе. Жрицы не лгут. Алар и ее дочь Лиен были изгнаны дважды девять лет назад.
Голова закружилась: «И ее дочь Лиен… И ее дочь Лиен…»
Я остановил вращение, разбросал вокруг, сжался в стержень и ненадолго прервал мышление. Это помогает, когда надо позволить улечься волнам, разбегающимся от упавшего в сознание камня неожиданности.
Вот почему наставница так странно реагировала на мои слова о требовании Пола найти Лиен! Она не знала, кто и зачем хочет разыскать ее дочь. Хорошо, не убила меня на всякий случай, как, пожалуй, поступил бы любой святоша…
Лиен. Нарт и есть Лиен… Это стоило осознать глубоко. Так глубоко, как на тот момент не было возможно. Значит, отложить. И вернуться к этому позже. Не сегодня.
— Что я должен сделать, старший?
Дсеба одарил меня мрачным взглядом:
— Не ты, а мы. Я не рассчитывал на такой подарок Синеокого, но он дал мне тебя. И теперь, едва всполошились наследники Солнечного города, я уже знал, ты возвращаешься. Чтобы искупить свой проступок, за который был изгнан. Чтобы искупить грех, который еще не совершил. Чтобы принести себя в жертву. А еще потому, что сеть была раскинута верно. Ты дал мне шанс выполнить решенное. Без тебя мне не удастся быть в двух местах одновременно. Без меня ты не проникнешь в Великую башню.
— Мы пойдем в Великую башню?
Дсеба хрипло расхохотался. Казалось, ему действительно смешно.
— Долго. Мы полетим. Летал на вирмане?
Я опустил очи долу и не солгал:
— Уверен, это будет незабываемый опыт.
— Незабываемый грохот это будет, младший. Грохот, вот что я тебе обещаю! А сейчас получишь пищу и подстилку. Ляжешь прямо здесь. Храм уже перетрясли, скоро уйдут, но ждать некогда, ты должен поесть и отдохнуть.
— Да, старший.
Он направился к выходу. Обернулся, замер на миг, словно хотел сказать что-то еще, но не стал. Вышел. А уже через девятую девятины с потолка опустился сверток с моим будущим ложем и накрытый треугольный столик с едой. Я уселся, используя сверток под седалище.
