Он решил зайти к Великопольскому. Антон Владимирович готовился к защите докторской диссертации о предраковом расположении организмов, и Петренко хотел узнать, как идет дело.
— Ну, Антон Владимирович, как ваши канцерогенные? — спросил Петренко, входя в лабораторию.
— Спасибо. Хорошо. Заканчиваю.
— Вы все один?
— Не хочется отрывать людей, да и работы немного. Опытные данные уже давно получены, сейчас делаю теоретические обобщения.
— Да, Антон Владимирович, вы должны основательно поработать именно над этим. Ваши предварительные соображения, с которыми вы мне разрешили ознакомиться, настраивают меня очень пессимистически. Мне кажется, что они глубоко ошибочны.
— Ну, Семен Игнатьевич. — Великопольский выпустил колечко дыма, отогнал его рукой и улыбнулся: — Ведь эти соображения основаны на достоверных фактах.
— Что ж, факты — основа ткани. Но если эти крепкие нити затканы гнилой пряжей, — гнилой будет вся ткань. Простите, что выражаюсь иносказательно. Следует сказать прямо: происхождение и протекание раковых процессов вы, насколько я понял, объясняете с точки зрения формалистов.
Великопольский, упрямо сжав губы, не ответил, перевел разговор на другую тему, сделав вид, что его не задели слова Петренко, только в глазах мелькнуло пренебрежение.
— Канцерогенные (канцерогенные вещества) — некоторые химические соединения, ускоряющие развитие раковой опухоли у подопытных животных.
"Среды" у Великопольских стали традицией.
Галина, которая обычно подолгу задерживалась в школе, в этот день стремглав мчалась домой. С семи вечера она начинала волноваться, что гости не придут, то и дело посматривала на часы и бросалась к окну. Вглядываясь в темень, она прикрывала лицо руками и прижималась к стеклу так, что ее воинственный носик становился совсем плоским.
Это были ее гости — "Галочкины гости", как говорили все в доме, — и она никому не уступала своей привилегии открывать друзьям дверь, принимать от них пальто и приглашать в гостиную. И хотя она прекрасно понимала, что Степан и Коля приходят не к ней и не ради нее, уже одна возможность сказать подругам в школе:
"Я не могу остаться сегодня, у меня — гости!" — делала ее взрослой в собственных глазах.
Подругам было по пятнадцать-шестнадцать лет и они посматривали на Галину, как ей казалось, несколько пренебрежительно. Ей исполнилось всего лишь четырнадцать, она ни в кого не влюблялась, но, даже не отдавая себе отчета в этом, слегка завидовала Рае, которая была влюблена в учителя физики и под строжайшим секретом рассказывала об этом своим одноклассницам.
Нет, ей вовсе не нравился физик — высоченный блондин с бесцветными и невыразительными глазами. Такого полюбить просто невозможно.
Она думала о длинном физике, о Рае, о любви вообще. Было непонятно: что же такое любовь? Можно любить маму, Славика, бабушку, любить кататься на коньках, любить шоколадные конфеты. Какое-то всеобъемлющее и вместе с тем непонятное слово! В книгах оно звучало торжественно, волнующе.
Вот мама любит Антона Владимировича. Но почему это совсем не похоже на ту любовь, о которой писала Татьяна Ларина?
И Антон Владимирович вовсе не такой, чтобы его стоило любить. Он какой-то чрезмерно рассудительный, холодный, презрительный…
Она запуталась в своей оценке Антона Владимировича. Ей хотелось отыскать какое-то одно слово, которое выразило бы всю сущность ее отчима, но такого слова не было.
Отчим бывал ласковым, но почему-то эта ласковость не привлекала; он иногда сердился, но его гнев не был страшен; он улыбался, когда говорил маме что-нибудь неприятное, и глаза у него при этом становились холодными и злыми.
Вот Степан и Коля совершенно другие. Степан — прямо герой. Сколько он пережил, сколько видел. Но при нем сразу пропадало желание смеяться, хотелось сесть, сложив руки, как на уроке, и вставать отвечая. А Коля… с ним легко, хотя он слишком снисходительно относится к ней — словно к ребенку. Если бы Коля был моложе лет на семь, возможно, с ним было бы хорошо дружить. Однако неизвестно, захотел бы дружить с ней он.
Галина подошла к зеркалу. Оттуда на нее смотрели огромные удивленные серые глаза. Вздернутый нос, худенькие плечи, до чего же противная! А сзади торчали все те же крысиные хвостики соломенного цвета.
Разозлившись, она показала язык своему отражению.
В это время раздался звонок. Галина бросилась к двери. На ходу она взглянула на часы — было ровно восемь. Гости никогда не опаздывали.
Они ввалились в переднюю, тщательно отряхнулись от снега: Коля — возбужденный, жестикулирующий, Степан — молчаливый, с неизменной книгой в руке. И раздевались они по разному; Коля снимал свое пальто на ходу, сбрасывая его на руки Галине, а Степан всегда норовил повесить сам.
Потом шли в гостиную, и Галина подавала чай. Ей было очень приятно чувствовать себя настоящей хозяйкой хотя бы на несколько минут.
Именно в эти минуты Галине казалось, что и Степан и Коля приходят к ней и только ради нее.
Коля обычно рассказывал какую-нибудь занимательную историю. Степан расспрашивал об успехах, о школе. Они сочувствовали ей, соглашаясь, что математика действительно трудное дело, что урок немецкого языка и многочисленные названия по географии лучше всего повторять утром.
Галина с увлечением рассказывала о подругах, о школе, ей было приятно, что они понимают ее. Только иногда она перехватывала взгляд Степана и смущалась: Степан смотрел на нее как-то странно — ласково, грустно.
Да, это были прекрасные минуты. Но вот возвращались из института мама с отчимом и разговор переходил на научные темы.
Степан начинал спорить с Антоном Владимировичем о чем-нибудь малопонятном, спор поддерживали мама и Коля, и Галине становилось грустно: нет, она все еще ребенок, на которого можно не обращать никакого внимания.
Но в конце вечера опять становилось хорошо. Коля выдвигал какой-нибудь фантастический проект, от которого кружилась голова и хотелось вырасти как можно быстрее, чтобы его осуществить.
Да, это были прекрасные вечера. И вдруг все рухнуло.
Доцент Великопольский заканчивал работу над своей докторской диссертацией.
Более трех лет затратил он на скрупулезную шлифовку научных положений, стараясь дать объяснение каждому, даже мельчайшему факту. И когда, казалось, все было учтено и взвешено, а официальный оппонент заявил, что возражений не имеет, Великопольский вздохнул с облегчением.
Но уже не один Петренко, а целый ряд ученых, ознакомившись с диссертационной работой, пришли к выводу, что положения Великопольского ошибочны. В начале марта по предложению партийной организации Ученый совет решил обсудить эту диссертацию.
