– Я достаточно хорошо знала мистера Макферсона. Он был храбрым и сильным человеком. Никто в одиночку не смог бы сделать с ним такое.
– Мы не могли бы поговорить с глазу на глаз?
– Мод, я запрещаю тебе вмешиваться в это дело! – зло прикрикнул ее отец.
Она беспомощно посмотрела на меня.
– Как мне быть?
– Что ж, подробности и так уже всем известны, и никакой беды не случится, если мы обсудим их прямо здесь, – сказал я. – Я бы предпочел поговорить без посторонних, но, раз ваш отец против, он может и сам принять участие в разговоре. – И я рассказал о записке, найденной в кармане убитого. – На дознании этот факт все равно всплывет. Могу я просить вас объяснить значение этой записки?
– У меня нет причин что-либо скрывать, – ответила она. – Мы собирались пожениться и держали это втайне только из-за дяди Фицроя. Он очень стар и, говорят, умирает, но, если бы он узнал, что Фицрой женился против его воли, он бы лишил его наследства. Других причин не было. – Могли бы и нам рассказать, – недовольно проворчал мистер Беллами.
– Я бы рассказала, отец, если бы хоть раз почувствовала с вашей стороны доброжелательное отношение.
– Я возражаю лишь против того, чтобы моя дочь связывалась с мужчинами не из своего круга.
– Вы всегда были настроены против него, поэтому мы и не рассказывали ничего вам. А что касается той записки… – она порылась в кармане платья и достала скомканную бумажку. – Это был мой ответ на вот это послание.
«Любимая, – гласила записка. – На старом месте на пляже. Во вторник сразу после захода солнца. Это единственное время, когда я могу вырваться. Ф. М.»
– Вторник сегодня, и вечером я собиралась с ним встретиться.
Я вернул ей записку.
– Эту записку вы получили не по почте. Как она к вам попала?
– Я бы не хотела отвечать на этот вопрос. Это не имеет никакого отношения к делу, которое вы расследуете. Но я готова ответить на любые вопросы, которые с ним связаны.
И я имел возможность убедиться в том, что ее слова не расходятся с делом. Однако она мало что смогла добавить, и дальнейший разговор с ней ничем не помог расследованию. У мисс Беллами не было причин подозревать, что у жениха имелись какие-то тайные враги, но она признала, что у нее было еще несколько горячих поклонников.
– Могу я узнать, входил ли мистер Ян Мэрдок в их число? Она покраснела и, кажется, смешалась.
– Когда-то мне казалось, что да. Но все изменилось после того, как он понял, какие отношения меня связывали с Фицроем.
Тень, окутывающая этого странного человека, начинала приобретать все более определенный характер. Нужно было изучить его биографию и тайно обыскать его комнату. Стэк херст, разумеется, окажет этому всяческое содействие, поскольку у него самого уже начали возникать подозрения. Из «Гавани» мы вернулись с надеждой, что по крайней мере один конец этого запутанного клубка находится у нас в руках.
Прошла неделя. Полицейское расследование ничего не дало и было отложено до появления новых улик. Стэкхерст узнал все о прошлом своего подчиненного, комната его была тщательнейшим образом осмотрена, но это не принесло никаких результатов. Я не выпускал это дело из головы и несколько раз наведывался на место преступления, но никаких новых выводов сделать так и не смог. Среди всех рассказов обо мне читатель не найдет дела, перед которым я был бы так же бессилен, как перед этой загадкой. Даже воображение не подсказывало мне приемлемого решения.
Но потом произошел случай с собакой.
Об этом первой услышала моя старая экономка, очевидно, воспользовавшись тем чудесным способом узнавать новости, который заменяет в деревнях телеграф.
– Как жаль собачку мистера Макферсона, сэр, – однажды вечером сказала она.
Обычно я не приветствую подобных разговоров, но на этот раз ее слова насторожили меня.
– А что случилось с собакой мистера Макферсона?
– Померла, сэр. От тоски по своему хозяину.
– Кто вам об этом рассказал?
– Так об этом все знают. Она так по нему тосковала! Ничего, бедная, не ела целую неделю. А сегодня двое мальчишек из «Гэйблза» нашли ее мертвую… На пляже, сэр, на том самом месте, где ее хозяин погиб.
«На том самом месте». Эти слова запомнились мне. Какоето неясное подозрение, что это может оказаться важным, забрезжило у меня в голове. В том, что собака умерла от тоски по хозяину, ничего странного не было – с этими прекрасными преданными животными такое иногда случается. Но «на том самом месте»! Почему именно этот уединенный пляж стал для нее местом смерти? Может ли быть такое, что она стала жертвой какого-то ритуала мести? Может ли… Да, смутные догадки начали складываться у меня в голове в некое подобие версии. Через несколько минут я уже шел к «Гэйблз». Стэкхерста я нашел в его кабинете. По моей просьбе он вызвал Сэдбери и Бланта, учеников, которые нашли собаку.
– Ну да, она лежала на самом краю лагуны, – сказал один из них. – Наверное, пришла туда по следу своего хозяина.
Я осмотрел это преданное маленькое существо. Это был эрдельтерьер, он лежал на коврике в холле. Тело его окоченело, глаза выпучились, лапы были поджаты. Весь его вид говорил о том, что животное умирало в мучениях.
Из «Гэйблз» я направился на пляж к лагуне. Солнце к этому времени уже почти зашло, и теперь тень огромного утеса накрывала воду, которая матово поблескивала, как лист свинца. Здесь никого не было, и место это казалось совершенно безжизненным, лишь две морские птицы кружились и кричали над ним. В последних лучах света я рассмотрел собачьи следы на песке вокруг того самого камня, на котором лежало полотенце несчастного. Я долго простоял там в задумчивости, пока вокруг меня сгущались сумерки. В те минуты мысли вихрем проносились у меня в голове. Вам, очевидно, знакомо ощущение, которое иногда возникает в кошмарном сне, когда видишь перед собой что-то важное, такое, от чего зависит твоя жизнь, но, как ни стараешься, не можешь до него дотянуться. Примерно то же чувствовал я, стоя в тот вечер на пустынном берегу, ставшем местом смерти. Потом я медленно отправился домой.
Я достиг вершины утеса, когда меня вдруг осенило. Это было как вспышка молнии. Я вдруг понял, к чему так отчаянно и безуспешно тянулся. Хочу сказать (хотя, может быть, Ватсон уже упоминал об этом когда-нибудь), что в голове моей хранятся самые разнообразные знания, никоим образом не систематизированные, но весьма полезные для моей работы. Мозг мой – своего рода чулан, в котором со брано неимоверное множество различных пакетов и свертков, и их там слишком много: уж я и сам порой не знаю, что можно среди них отыскать. Но я вдруг осознал, что там есть нечто такое, что может пролить свет на эту загадку. Определенности все еще не было, но, по крайней мере, я понял, что нужно делать. Это было невероятно, чудовищно, но эту возможность нельзя сбрасывать со счетов. Все нужно было проверить самым тщательным образом.
