- Но…
- Мы назначаем окончательное время. Непременно в такой день все запасы разделить. Пришел такой день, и в некотором месте запасы все равно есть, тогда они авто… авто…
- …автоматически.
- Спасибо, очень добрый. Это самое слово, никак не мог достать. Они автоматически взрываются в воздух.
Настила неловкое молчание. Я понимал, репортеры гадают: может, их провели, разыграли? Может, они просто попались на удочку ловкого мошенника в каком-то дурацком жилете?
- Уже наш механизм совсем точно показывает, где есть все запасы, - небрежно заметил Смит.
- Ах, черт меня подери! - охрипшим от волнения голосом выкрикнул кто-то. - Та летучая машинка времени!
И тут они как с цепи сорвались - наперегонки бросились к своим машинам. Никто нам больше слова не сказал, никто и не подумал с нами попрощаться: они спешили сообщить миру новость.
Ну, вот и все, подумал я с горечью. Я был точно выжатый лимон.
Теперь пришельцы вольны нагрянуть к нам, когда им вздумается и как вздумается, человечество будет в восторге. Они не могли бы найти лучшего способа добиться своего - никакие доводы, уговоры, никакие посулы и приманки не принесли бы им такого быстрого и верного успеха. Эта новость вызовет бурю ликования во всем мире, миллионы людей потребуют, чтобы их правительства немедля согласились на это единственное выставленное пришельцами условие, и никто не станет слушать никаких здравых и трезвых советов.
Любое соглашение между нами и пришельцами, если это не пустые слова, а договор, который можно осуществить на деле, непременно должно бы строиться на практической, реальной основе, чтобы было какое-то равновесие и возможность проверки. Каждая сторона обязуется внести свой вклад - и твердо знает, что, нарушив обязательства, неминуемо должна будет понести определенное наказание. А теперь конец всякому равновесию и всякой проверке, дорога пришельцам открыта. Они предложили то единственное, чего жаждали народы - не правительства, а именно народы, во всяком случае, верили, что жаждут этого превыше всего на свете - и, конечно, будут этого требовать, и ничем их не остановишь.
И все это обман. Меня обманом заставили пронести на Землю ту машинку, меня прижали к стене, так что поневоле пришлось просить о помощи, - и помощь явилась в лице этого самого Смита, по крайней мере он в ней участвует. И его сообщение о единственном условии пришельцев тоже едва ли не обман. Все это старо, как мир. Люди ли, пришельцы ли - все одинаковы. Если чего захочется позарез - добывают правдами и неправдами, не стесняются, тут уж все средства хороши.
Где нам с ними тягаться. Они с самого начала умели нас перехитрить, а теперь мы и вовсе выпустили вожжи из рук, и на этом Земле - крышка.
Смит удивленно смотрит вслед убегающим репортерам.
- Что такое?
Будто не понимает. Ох, свернуть бы ему шею…
- Идем, - сказал я. - Отведу вас в муниципалитет. Ваш приятель сейчас там лечит людей.
- Но почему так бегут? Почему так кричат? Какая причина?
- Еще спрашивает! - сказал я. - Вы же сами заварили эту кашу.
Я вернулся домой - и застал там Нэнси, она ждала меня, сидя на крыльце. Она вся сжалась, затаилась, одна против всего мира. Я увидал ее издали и ускорил шаг, никогда в жизни я так ей не радовался. Во мне все смешалось: и радость, и смирение, и такая нахлынула безмерная, еще ни разу не испытанная нежность, что я едва не задохнулся.
Бедная девочка! Нелегко ей. Дня не прошло, как она вернулась домой, и вдруг в ее родном доме, в том Милвиле, какой она помнила и любила, все полетело в тартарары.
Из сада, где, наверно, все еще росли на кустиках крохотные пятидесятидолларовые бумажки, донесся крик.
Я отворил калитку, услыхал этот яростный вопль да так и застыл.
Нэнси подняла голову и увидела меня.
- Это ничего, Брэд, - успокоила она. - Это просто Хайрам. Хигги велел ему сторожить деньги. А в сад все время лезут ребятишки, знаешь, мелюзга лет по восемь, по десять. Им только хочется сосчитать, сколько денег на каждом кусте. Они ничего плохого не делают. А Хайрам все равно их гоняет. Знаешь, иногда мне его жалко.
- Хайрама жалко? - изумился я. Вот уж не ждал: по-моему, можно пожалеть кого угодно, только не Хайрама. - Да он же просто болван и гад.
- Но этот болван и гад что-то хочет доказать всему свету, а что - и сам не знает.
- Что у него силы, как у быка…
- Нет, - сказала Нэнси, - совсем не в том суть.
Из сада во весь дух выбежали два мальчугана и мигом скрылись в конце улицы. Хайрама не было видно. И вопли затихли. Он свое дело сделал: прогнал мальчишек.
Я сел на ступеньку рядом с Нэнси.
- Брэд, - сказала она. - Все очень нехорошо. Все идет как-то не так.
Я только головой мотнул: конечно, она права.
- Я была в муниципалитете, - продолжала Нэнси. - Там это ужасное существо, эта сморщенная обезьяна всех лечит. Папа тоже там. Помогает. А я просто не могла оставаться. Это невыносимо.
- Ну, что уж тут такого плохого? Этот… это существо - называй как хочешь, - вылечил нашего дока Фабиана. Док опять на ногах, бодрый, будто заново родился. И у Флойда Колдуэлла больше не болит сердце, и…
Ее передернуло.
- Вот это и ужасно. Они все как будто заново родились. Стали крепче и здоровей, чем когда-либо. Он их не лечит, Брэд, он их чинит, как машины. Колдовство какое-то. Даже непристойно. Какой-то сухой, морщинистый карлик оглядывает людей, не говоря ни слова, просто обходит кругом и оглядывает со всех сторон, и совершенно ясно, что он их не снаружи осматривает, а заглядывает в самое нутро. Я это чувствую. Не знаю как, но чувствую. Как будто он залезает к нам внутрь и… - Она вдруг оборвала на полуслове. - Ты меня прости. Напрасно я так говорю. Это даже как-то не очень прилично.
- Вообще наше положение не очень приличное, - сказал я. - Пожалуй, придется менять свои понятия о том, что прилично, а что неприлично. Пожалуй, очень многое придется менять и самим меняться. И это будет не слишком приятно.
- Ты говоришь так, как будто все уже решено.
- Боюсь, что так оно и есть.
И я повторил ей то, что Смит сказал репортерам. На душе немного полегчало. Больше я ни с кем не мог бы поделиться. Слишком угнетало ощущение собственной вины, всякому другому, кроме Нэнси, я постыдился бы хоть словом обмолвиться.
- Зато теперь не бывать войне, - сказала Нэнси. - Во всяком случае, такой войне, какой все на свете боялись.
- Да, войне не бывать. - Меня это почему-то не очень утешало. - Но с нами может случиться что-нибудь еще похуже войны.
- Хуже войны ничего не может быть.
Ну, конечно, так будут говорить все и каждый. Может быть, они и правы. Но теперь на нашу Землю явятся пришельцы - и, раз уж мы это допустили, мы в их власти. Они нас провели, и нам нечем защищаться. Цветам довольно к нам проникнуть - и они могут вытеснить, подменить собою все растения на всей Земле, а мы и знать ничего не будем, не в наших силах это обнаружить. Стоит их впустить - и мы уже никогда ничего не будем знать наверняка. А с той минуты, как они заменят наши растения, они наши хозяева и повелители. Ибо весь животный мир на Земле, в том числе и человек, существует только благодаря земным растениям.
