С некоторым сомнением я потрогал свой галстук, но потом подумал, что для инспектора строгий и чуть старомодный вид даже обязателен.
На этаже, где помещалась администрация, народу оказалось неожиданно много. Сновала та же молодежь.
Все — танцуя. Меня обтекали, как столб. Друг друга они тоже не замечали. На гудящих воздушных карах проплыла пустая рама для мнемофильмов. Ее поддерживали двое мужчин в синих халатах. Бородатые ребята — по пояс голые, лоснящиеся — делали лепку на стенах. Пена из декорационных фломастеров застывала, образуя причудливые узоры.
У двери с надписью «Дирекция» невероятно тощий, изнуренный человек размахивал, как ветряк, руками.
Одет он был наподобие новогодней елки — цветные тряпочки, бляшки, зеркальца; просвечивали желтые ребра.
Его собеседник пятился на коротких ногах.
— Нет, нет, нет! — фальцетом кричал тощий. — Я не позволю! Никаких драконов — ни трехглавых, ни огнедышащих! Сугубый реализм. Учтите это! Я так вижу.
— Витольд, — пытался говорить собеседник, — ну совсем маленький дракончик. Вроде ящерицы. Пусть себе летает…
Тощий его не слушал:
— Ни драконов, ни ящериц, ни морских змеев. Запомните! — И потряс пальцем перед носом толстяка. Тот воззвал:
— Бенедикт, хоть ты скажи…
Третий участник разговора — высокий, громоздкий, сонно прикрывая веки, думал о своем.
Тощий застыл с пальцем у носа.
— Ни одной запятой не дам переставить. Все. Я сказал! — высокомерно уронил он и пошел по коридору, вихляя всем телом.
— Могу я работать в таких условиях, Бенедикт? — возмутился толстяк.
— М-да… — подумав, изрек высокий. Заметил мой взгляд: — Вы ко мне?
Я предъявил удостоверение.
— Вот, очень кстати, — сказал высокий. — Инспектор из Столицы. По вопросам культуры.
— От сенатора Голха? — растерянно спросил толстяк.
— Не только. Возникла необходимость общей инспекции, — туманно ответил я.
— Боже мой, это же нелепо! — Толстяк всплеснул руками. — Какой инспектор? Зачем нам инспектор? Я вчера говорил… Он ни словом не обмолвился об инспекторе.
— Герберт, — предостерегающе сказал высокий. — Инспектор разберется сам. — Повернулся ко мне: — Разрешите представиться, директор Дома, Бенедикт. Вежливой улыбкой поднял верхнюю губу, показал крепкие зубы. — Наш финансовый бог-советник Фольцев.
— Очень, очень приятно, — сказал советник. По лицу его было видно, что он испытывает совсем другие чувства.
— Как здоровье сенатора? — заботливо спросил директор.
— Неплохо, — отрезал я.
— Как же так… — растерянно начал советник.
Директор его перебил:
— Прошу вас. — Указал на дверь, распорядился: — Герберт, пришли Элгу.
В кабинете он усадил меня за обширный стол-календарь, испещренный множеством пометок.
— Итак, господин Павел?
— Может быть, без господина? — предложил я.
— Отлично, — сказал директор. — Я для вас просто Бенедикт.
— Меня интересует ваш Дом, — сказал я. — Хочется познакомиться поближе. Гремите.
— Да. Дом у нас замечательный, — сказал директор. — Уникальный Дом. К нам приезжают специально из других стран, чтобы принять участие в Спектакле. Знаете, в Италии есть фонтан Грез: если бросишь туда монетку, то обязательно вернешься. Так к у нас. Кто хоть один раз участвовал в Спектакле, тот обязательно приезжает еще.
Директор все время улыбался, а глаза его оставались холодными. Мне это не нравилось. Он вполне мог оказаться фантомом. Впрочем, торопиться не следовало.
Фантомом мог оказаться кто угодно. Даже я сам.
— Разумеется, это далось не сразу, — сказал директор. — Кропотливая работа. Пристальное изучение вкусов молодежи. Ее духовного мира. Вы знаете, у молодежи есть свой духовный мир! Что бы там ни писали каши социологи!
Мне очень хотелось прочитать записи на столе. Такие торопливые пометки — для себя — могут сказать многое. Но директор как бы невзначай нажал кнопку, и поверхность очистилась.
— Чрезвычайно интересно, — сказал я.
— Мы ведь не просто копируем историю, — еще доброжелательней сказал директор. — Мы воссоздаем ее заново. Разумеется, в чем-то отступая от действительности, но в рамках. Иного я бы и не допустил. — Он поднял широкие ладони. — Какой смысл рассказывать! Сегодня у нас сдача нового Спектакля. Надеюсь, вечер у вас свободен?
— В какой-то мере, — сказал я, не желая себя связывать.
— Обязательно приходите! — с энтузиазмом воскликнул директор. — Мы делаем восемнадцатый век. Морское пиратство. Я распоряжусь, чтобы вам оставили марку.
В это время в кабинет вошла светловолосая женщина, очень симпатичная.
Директор обрадовался:
— Элга! Наконец-то! Познакомьтесь. Павел — Элга. Она как раз занимается этой… культурой.
Элга обещающе улыбнулась. Ее короткая юбка едва доходила до середины бедер, декольте на блузке располагалось не сверху, а снизу, открывая живот и нижнюю часть груди.
— Элга вам все покажет, — сказал директор. — Тем более что она специалист. А меня извините, Павел, Спектакль. Ни одной свободной минуты.
— Буду рад, — ответил я, поднимаясь.
— Пойдемте, — сказала Элга и посмотрела на меня многозначительно.
Я поймал взгляд директора — тоже многозначительный, мужской. Очевидно, предполагалось, что теперь новый инспектор поражен в самое сердце. Они не знали, что я год работал в Скандинавии среди «вольных фермеров» и видел не такое.
В коридоре топтался мрачный парень в синем халате. Увидев директора, он произнес инфракрасным голосом:
— Бенедикт…
— Я уже все сказал, — недовольно ответил директор.
Парень посмотрел на Элгу, потом с откровенной ненавистью на меня и высказал свою точку зрения:
— Ладно. Монтировать камеру — Краб. Записывать фон — Краб. Ладно. Вы Краба не знаете. Ладно. Вы Краба узнаете.
— Я занят, — сдерживаясь, сказал директор.
Парень напирал грудью.
Я хотел послушать этот захватывающий диалог, но Элга увлекла меня вперед. Мы прошли мимо бородатых ребят, занимающихся лепкой. Один из них коротко свистнул и сказал довольно явственно:
— Элга опять повела барана.
Бараном был, конечно, я. Я спросил:
— Кто это?
— А… художники. Хулиганят — непризнанные гении. — Элга фыркнула. У нее это получилось на редкость привлекательно.
— Нет, этот парень с лицом гориллы.
— И верно, похож. — Она легко рассмеялась. — Это Краб, мнемотехник. Странный какой-то парень. Все время что-то требует. Бенедикт устал с ним.
Я оглянулся. Мрачный парень весьма агрессивно втолковывал что-то директору. Тот, морщась, кивал.
