Не берусь гадать, что он ожидал от меня услышать.
Признание, раскаяние, дельный совет (подчиненные здесь любят давать советы) или еще что-нибудь более важное и существенное?.. Только я разочаровал его.
Определенно разочаровал.
— Ходят слухи, будто Шишкин… Георгий Валентинович Шишкин… ваш, так сказать, кровный сын… Я, конечно, не очень верю, чепуха, думаю, однако… Мир, знаете, так сложен и мудрен…
Иван Павлыч усмехнулся:
— А тебе это очень хочется знать? — и тяжело вздохнул. Так тяжело, что мне стало жалко его, беднягу. — Хочется, хочется, вижу, что хочется! повторил он категорическим тоном.
А мне уже и не хотелось. У меня и желание всякое пропало. Только что было и вдруг пропало.
— Нет, что вы! — ответил я совершенно искренне.
Да и в самом деле, разве для того меня послали на другую планету, чтобы я занимался всякими семейными делами? Слава богу, у меня здесь и других забот хватает. Вот сейчас пообедаю, подзаправлюсь как следует, и будьте здоровы! А сын или не сын… Шишкин прав: все мы сыновья в некотором роде.
Признаюсь, не без робости переступил я порог уже знакомой читателю столовой.
Интересно, думал я, видел кто-нибудь здешнего Эдьку Свистуна или не видел? Иван Павлыч не видел, факт, — ему в эту пору не до телевизора. А остальные?
Не может быть, чтобы во всей деревне так-таки никто не видел.
Но — нет, — войдя в столовую, я не обнаружил ничего подозрительного. Все места были уже заняты. Только один-единственный столик был свободен — за ним, правда, сидели тетка Пелагея и Фрося, но два места были свободны, и мы не преминули воспользоваться ими.
Мгновенно подскочила Настенька с блокнотиком и карандашом. Иван Павлыч заказал себе три блюда — борщ украинский, свиные отбивные с жареной картошкой и прошлогодними солеными огурчиками — в меню было помечено, что огурчики прошлогодние, и компот натуральный, то есть из свежих ягод и фруктов.
Я хотел последовать примеру председателя, но благоразумие подсказало, что это будет с моей стороны непростительным легкомыслием. Ивану Павлычу что! Он здесь дома. А мне завтра лететь обратно, перед дальней дорогой подзаправиться хорошенько прямо-таки необходимо. Поэтому, махнув рукой на возможные судыпересуды, я заказал щи жирные с бараниной, две свиные отбивные с картофельным гарниром, пару горок блинов со сливочным маслом и три стакана компота натурального.
Люди ели молча, разве иногда перебрасывались двумя-тремя фразами, и опять начинали жевать или хлебать. Я для них был уже своим, здешним, однако, как мне казалось, в мою-то сторону они посматривают чаще и заинтересованнее, что ли… Но меня это нисколько не смущало. «Смотрите, смотрите, — думал я, пододвигая к себе тарелку со свиными отбивными. — Смотрите — завтра будет поздно… Да, поздно! Явится Эдька Свистун, но это будет другой Эдька Свистун. Форма та же, почти без разницы, начинка же совершенно иная. Начинка зависит от условий, в каких человек вырос, от образования и воспитания, а в этом смысле мы с ним разве что троюродные братья».
Я глядел по сторонам и старался понять, о чем сейчас думают эти сытые, благодушные, довольные жизнью люди.
Вы и не догадываетесь, что своим поведением разоблачаете себя окончательно и бесповоротно, — мысленно обратился я ко всем, кто находился в это время в столовой. Я, разумеется, улыбался, вообще делал вид, будто ничего не случилось, но в душе-то у меня, что называется, кошки скребли.
В интервале между жирными щами с бараниной и не менее жирными свиными отбивными с картофельным гарниром я перебрал все, что было и чего не было на этой планете, и многое мне показалось подозрительным.
Как читатель понимает, цивилизация здесь достигла высокого уровня. Тем более странно, почти невероятно, что приземление моего корабля осталось незамеченным.
Но допустим, что это, и правда, так, допустим, прошляпили, а проще говоря, проворонили дежурные центра дальней космической связи, может быть, в домино играли, в карты или еще в какую-нибудь азартную игру. Бывает! Ну, а потом, потом?..
Во-первых, мальцы-огольцы. Хотя здешние мальцыогольцы — люди, кажется, серьезные, все-таки… Нет, извините, полагаться целиком можно только на самого себя. Сашка, Федька и Гоша, допустим, вне подозрений.
А остальные? Их ведь тридцать человек, вернее — человечков, — и у каждого наверняка язык чешется. А когда язык чешется, никакая клятва не удержит.
Во-вторых, приезд бати Петра Свистуна и учителя истории Андрея Фридриховича… Сейчас, припоминая подробности этой встречи, я видел, что она была не породственному сухой и бестолковой. Они оба ни о чем меня не спрашивали, ничем моим не интересовались.
Да и я тоже хорош! О доме ни слова. Про сестрицу Шарлотту, правда, вспомнил, а потом снова забыл и, когда батя и Андрей Фридрихович стали собираться, даже не догадался передать ей привет.
Да только ли это! Я припомнил, по меньшей мере, полтора десятка фактов, которые показались мне подозрительными, и наконец пришел к мысли, что здешние жители просто-напросто валяют дурака, то есть наблюдают и изучают по какой-нибудь своей методе, чтобы потом, в подходящий момент, схватить меня за шиворот и посадить в камеру. Не в тюремную камеру, а в лабораторную, разумеется. Отсюда и внимание, и снисходительное отношение к моим оговоркам и всяким промахам. Я бы назвал все это заговором во имя науки, если бы был уверен, что здешние жители способны устраивать заговоры.
Что ж, валяйте… валяйте дурака, если вам это нравится. Но имейте в виду, что мы, земляне, тоже не лыком шиты. Я стал думать, как бы мне объегорить здешних жителей, и в конце концов кое-что придумал.
Сашка, Федька и Гоша знают, когда я полечу обратно, думал я. С какой-то долей вероятности можно предположить, что знают и остальные. Допустим, что знают.
В таком случае мне надо как-то дезориентировать их, назначить другой день и час, что ли… Если здешние жители…
В этом месте мне вспомнились представители крайцентра, которые сегодня улетели на гортолете, и… Да, да, представьте, их лица показались мне знакомыми.
Один из них чем-то напоминал известного космонавта, другой — известного академика, а третий… третий тоже академика, но неизвестного, то есть я лично никогда не был знаком с ним, с этим вторым академиком. Что им здесь было надо, какого черта, думал я.
Так вот, если здешние жители, допустим, решили отложить захват моей персоны на последний день, а может быть, и на последний час, то, как читатель понимает, мое решение дезориентировать мальцов-огольцов, а через них и все остальное здешнее население не назовешь иначе, как мудрым. Я был рад, счастлив, даже настроение у меня поднялось, и от радости даже стал подмигивать всем подряд — от официантки и Фроси до Ивана Павлыча.
