Бересневский заметил, что при слове «полиция» Людвиг бледнел и дрожал мелкой дрожью. Доведя его до нужного градуса, Бересневский повел лакея в нотариальную контору, и здесь в присутствии присяжного переводчика бедняга объяснил, что он ни в чем не виноват, что какую-то бумагу, написанную на неизвестном ему русском языке, он, Сюшар, подписал по просьбе своего хозяина, и притом подписал неразборчиво и тоже по прямой его же о том просьбе: смертный приговор надеждам Полякова.
В этом через два дня убедился и Поляков. Во-первых, он остался без лакея, который в категорической форме, без объяснения причин, попросил расчет и назавтра укатил за границу, а во-вторых, Полякова постигло разочарование более серьезное. Попытка кончить миролюбиво не вышла. Нентцель решительно отказался от переговоров, о чем с грустью сообщил Клунников, прося Полякова «как дворянин дворянина», не ездить в Новочеркасск к генералу Грекову. А это меньше всего входило в планы тайного советника!
Поляков поехал не к Грекову, а к прокурору, надеясь хотя бы там найти сочувствие и поддержку, но именно там уже подготовленный Нентцелем к беседе прокурор показал ему нотариально заверенное объяснение лакея. Все было потеряно. Выходило, что тайный советник был отлично осведомлен о торгах и к тому же пытался обмануть банк — малопочтенное поведение для основателя двух банков!
Последний визит мрачный и злой Поляков сделал к присяжному поверенному Яковенко.
Попугай по-прежнему встретил Полякова возгласом «Плати гонорар!», заспанный лакей снова проводил, вернее — показал на кабинет грязной ручищей, и по-прежнему же Яковенко принял клиента не очень-то любезно. На этот раз, разъяренный неудачами, тайный советник обрушился на своего советчика:
— Вы, милостивый государь, дали разъяснение, что для действия торгов требуется подпись владельца, но оказалось, что достаточно и подписи его лакея. Что это — невежество или насмешка?!
Яковенко поднялся из-за стола и молча направился, как показалось Полякову, к нему. Поляков попятился. Однако Яковенко спокойно приблизился к стене, увешанной клетками с птичками, и какой-то палочкой с крючком на конце помог одной из пленниц освободиться от придавившей ее деревянной решеточки, вышедшей из гнезда. Потом, так же молча, Яковенко вернулся на свое место и спокойно сказал:
— Я вам совершенно правильно разъяснил, что вызывная повестка владельцу имения обязательна. Больше ни о чем вы меня не спрашивали. Если бы вы спросили, кто именно вправе подписать обратный экземпляр повестки, я бы ответил: вправе, помимо владельца, также и близкие ему люди, как-то: живущие с ним родственники, швейцар, камердинер, лакей и старший кучер.
— Старший? — несколько ошалело переспросил Поляков.
— Именно старший, — равнодушно ответил Яковенко. — Так разъяснил сенат. Поскольку же подобного вопроса задано не было, а я отнюдь не обязан информировать клиента о содержании всех четырнадцати томов «Свода законов», то ваше неудовольствие мне кажется странным. Впрочем, на мои действия вы можете принести жалобу в новочеркасский совет присяжных поверенных.
«Опять Новочеркасск!» — неприятно удивился Поляков и, круто повернувшись, направился к выходу.
— Погодите, — столь же ровным голосом остановил его адвокат, — на этот раз, ввиду повторности обращения и необходимости более широкой консультации, вам придется уплатить гонорар…
Он немножко подумал и назвал цифру, которая показалась Полякову по меньшей степени издевательской:
— Двести пятьдесят рублей.
Увидя неудовольствие и даже растерянность на лице клиента, Яковенко столь же равнодушно добавил:
— Впрочем, если состояние ваших дел таково, что внесение этой суммы для вас затруднительно, я готов и на этот раз оказать вам бесплатную юридическую помощь.
Как бы дожидаясь этой реплики, птички вокруг насмешливо засвистали и зачирикали. Поляков дрожащими руками отсчитал двести пятьдесят рублей и положил кредитки на стол…
Конец генерала Ренненкампфа
Луиза Ивановна Вейдель, по прозвищу «генеральша», содержала в Таганроге на пристани трактир с номерами и с женской прислугой, приносившей ей верный и постоянный доход. Дело свое она знала, немало потрудившись в молодости на более низких ступенях этой лестницы, вершины которой теперь достигла. Полицейский пристав уважал ее за тонкость обращения и чисто немецкую аккуратность в приношении ежемесячной мзды. Кроме того, он не мог не ценить в Луизе Ивановне ее какого-то родства или свойства с знаменитым генералом Ренненкампфом, происходившим, как и она, из прибалтийских немцев. Правда, здесь была неясность: Луиза Ивановна забывала, что в прошлый раз она именовала «экселенц» двоюродным братом и уже говорила о нем как о дяде. Что же! Пусть даже он приходился толстой, заплывшей жиром даме просто земляком, и то для пристава первой части города Таганрога этого было немало. Генерал Ренпенкампф — шутка ли сказать! Тот самый, кто подавил восстание ихэтуаней (боксеров) в 1901 году. Тот самый, кто расстрелял вместе с другим остзейским уроженцем генералом Мином революцию 1905 года.
Может быть, тут некоторое преувеличение: помимо Ренненкампфа и Мина, в орудийных и ружейных расстрелах революционных рабочих отличились в те поры и многие другие верные царские слуги, но факт остается фактом: и Ренненкампф и Мин выглядели обер-палачами даже на фоне многих других царских палачей, а Ренненкампф, расправившийся с рабочими на Китайско-Восточной, Забайкальской и Сибирской железных дорогах, занял особо почетное место даже и среди обер-палачей. Как же было полицейскому приставу не испытывать уважения к родственнице сановника?! А что касается приносимой мзды, то в этом вопросе в царской России существовал незыблемый порядок. Известно, что даже министр юстиции граф Панин вынужден был дать взятку маленькому чиновнику министерства земледелия за ускорение продажи поместья. Перед взятками и взяточниками все были равны!
Что касается самого генерала Ренненкампфа, то, по правде говоря, двукратные попытки мадам Вейдель завязать переписку не увенчались успехом. На первое письмо с жаркой просьбой припомнить общую родственницу «тетю Эммхен», проживавшую когда-то в Риге, генерал, видимо по чрезмерной занятости, вообще не ответил, а на второе, в котором речь шла уже не о родстве, а просто об общем фатерлянде — любимой Курляндии, ответ все же пришел, но какой-то странный: адъютант генерала поручик Ковалев-второй просил больше не беспокоить его высокопревосходительство. Впрочем, письмо было подписано «готовый к услугам», и Луиза Ивановна еще долго думала, какие именно услуги может ей предоставить неведомый поручик Ковалев, почему-то подписывающийся, как и царь Николай, с приставкой «второй». Но так и не придумала.
