- Да как вам сказать... Мне бы пообедать, да на дорогу провизии какой раздобыть. А что от вашей милости деньгами пожалуете - будем всему рады! бойко ответил менестрель.
- Хорошо. Я думаю, ты тоже останешься доволен.
Управляющий достал из кармана золотую монету и бросил Бориславу.
- Лови! Это тебе аванс.
Тот ловко поймал.
- Премного благодарен!
- Ну, Борислав, пойдем.
Управляющий и музыкант прошли в другую залу. Там их ожидали графиня и герцог. Они с интересом уставились на менестреля.
- Маэстро Борислав, - сказал управляющий, усаживаясь на стул с высокой спинкой, стоявший возле графини, - прибыл, чтобы исполнить нам лучшие вещи из своего репертуара.
Борислав поклонился. Снял с плеча кантеле.
- Присаживайтесь, маэстро, - благосклонно разрешила графиня.
Борислав сел на небольшой круглый стул, тронул струны рукой. По зале разлился мягкий, нежный звук.
- Что исполнять прикажете? - спросил Борислав. - Баллады? Или сонеты? А может, ноктюрны?
- Я предпочитаю баллады, - сказала графиня. - Ты много их знаешь?
- Немало, ваша светлость. Но старинные вы, вероятно, слыхали... Разрешите исполнить кое-что из последних?
Графиня кивнула.
- Эта баллада зовется "Птичий Мед", - объявил менестрель и начал песню.
Покажи мне тот край, что запущен и дик.
Покажи мне тот лес, где ключом бьет родник.
Я услышать хочу райских пение птиц,
От которого травы склоняются ниц,
От которого сердце тоскою щемит,
От которого словно бы мягче гранит.
Там под солнцем чудные желтеют цветы.
Аромат их сильней человечьей мечты.
Райских птиц он к себе неотвратно влечет,
Сей нектар превращается птицами в мед.
Тот навеки блажен, кто вкусил этот мед,
Потому что уже никогда не умрет.
Только я не хочу дольше срока прожить,
Не желаю ни верить, ни ждать, ни любить.
Не желаю в нектар превращать свою кровь,
Умирать, а затем воскресать вновь и вновь.
Если б жизнь нам навеки была продлена,
Потеряла бы смысл и все чувства она.
Пейте мед же свой сами, не нужен мне он!
Райских пением птиц не был я обольщен.
Мне дороже него ключевая вода
И дороже тот свет, что мне дарит звезда.
А когда я устану от жизни такой,
Мне дороже всего будет вечный покой.
Менестрель умолк.
- Браво! - похвалила графиня. - Узнаю строки Лила Лэйка. А музыка твоя?
- Моя, ваше высочество.
- Неплохо. Тебе понравилось, Иосиф?
- Понравилось, - равнодушно ответил управляющий.
- Ну а что скажете вы, Владимир?
Герцог посмотрел на менестреля.
- Я, правда, в музыке не очень разбираюсь, но на мой взгляд - отлично.
- Спасибо, - привычно улыбнулся музыкант. - Что еще желаете послушать?
- Ты знаешь сагу о Стальном Сердце? - спросил герцог.
- Да, ваше высочество, знаю.
- Спой нам эту песнь.
Менестрель кивнул.
Стальное сердце не стучит,
В нем страха нет, и грусти нет.
Стальное сердце не болит,
Не старится под гнетом лет...
В стране далекой жил давно
Король, чье имя я забыл.
Желанье он имел одно
Народ ему чтоб верен был.
Ему повсюду день и ночь
Мерещились кинжал и яд.
Свой страх не в силах превозмочь
И жизни был он уж не рад.
Призвал он мага своего,
Спросил его: "Скажи, мудрец,
Что надо сделать для того,
Чтоб свой не потерять венец?"
"Есть средство, - маг ему сказал.
Но слишком высока цена.
Тому, кто душу Злу продал,
Над миром будет власть дана..."
И вот король ко Тьме воззвал,
Прося корону сохранить.
И Демон власть ему отдал,
Но сердце взял, чтоб погубить.
Взял Демон сердце короля,
Во сталь его он превратил
И жаром адским раскаля,
Обратно в грудь ему вложил.
Король с тех пор тираном стал,
Он кровью трон свой укрепил.
В груди его сидел металл,
Который душу холодил.
Стальное сердце не стучит,
В нем страха нет, и грусти нет.
Стальное сердце не болит,
Не старится под гнетом лет...
Но только нет в нем и любви,
Нет счастья, радости и слез.
Нет в замороженной крови
Мечты, волненья, сладких грез.
И тот король доселе жив,
Король, чье сердце, словно лед.
Он ни печален, ни счастлив,
В нем жизни нет, но он живет.
Стальное сердце не стучит,
В нем страха нет, и грусти нет.
Стальное сердце не болит,
Не старится под гнетом лет...
- Поучительная история, - усмехнулась графиня, когда менестрель умолк. Только не советовала бы я петь эту песню при дворе моего братца...
- Но ведь это аллегория, ваше высочество, - с улыбкой ответил менестрель. - К тому же, не мной сочиненная. Это, в общем-то, народная песня, а устами народа, как известно, глаголет истина.
- Истина глаголет устами того, кто сильнее, - возразила графиня. - Хорошо, конечно, если им оказывается народ, но чаще всего в этом мире правыми бывают именно такие вот короли со стальными сердцами.
- Валерия, вы слишком прагматично относитесь к искусству, - заметил герцог. - Ведь музыка не ставит своей целью решение философских дилемм, она всего лишь услаждает слух, тревожит либо веселит душу. Улучшает настроение.
- Да, действительно, музыка проблем не решает, - согласилась графиня. - Но она их ставит. Задача любого искусства - поднять из глубин человеческой истории, либо из глубин человеческой души вопросы, над которыми следует призадуматься. Вопросы, над которыми люди, погрязшие в суете житейских проблем, не задумываются, которые они не замечают. Или не хотят замечать. Только их нельзя не замечать. Без стремления к познанию, без самоанализа человечество рискует потерять культуру и вообще цивилизацию. Стремление к познанию (и, в первую очередь, к самопознанию) движет прогрессом. Искусство задает вопросы. А уж решать эти вопросы человек должен сам. Ты согласен со мной, музыкант?
Борислав поправил волосы.
- Раз вы, ваше высочество, так утверждаете, - хитро сказал он, - то не могу не согласиться...
- А свое собственное мнение ты имеешь?
- Да у меня и мнения-то никакого нет. Я не задумываюсь над жизнью, я просто живу. Почему цветет липа, почему поет птица и светит солнце? Не знаю. Я тоже пою, как та птица, но не могу объяснить смысла жизни. Да и нужно ли оно мне?
- Быть может ты и прав. А может ты просто и сам не знаешь, что тебе нужно?
- Нет, не знаю, - ответил менестрель. - Мой разум действительно не знает, чего же ему надобно. Требуют только чувства. Если бы не было у людей простых и понятных телесных потребностей, тогда, возможно, и жизни бы не было. По-моему, чистое сознание - это химера.
- Да-а-а, ты действительно поэт, - протянула графиня. - Небось, и песня у тебя про химеры есть?
