Хассан привел ее к пророку и сказал:
— О святейший, эта женщина хороша. У нее белые волосы, и она не знает, откуда родом. Звать ее Хаттуба. По-моему, она из тех персидских племен, что были разбиты твоим предком, и я решил…
Мухаммад прекрасно знал, что не было у него никаких предков, сражавшихся с персами, но законы лести пророк уважал и дар Хассана принял, тем более, что девушка, действительно, была удивительно привлекательна своей необычностью. А ночью… о-о… Ира сделала все, что умела, и Мухаммад остался доволен. Больше того, он был в восторге.
Хадиджа (господи, какая старуха, ей же под шестьдесят! — с ужасом подумала Ирина), любимая жена пророка, осмотрела новую наложницу подозрительным взглядом, но за нож не взялась, а очень даже любезно и не ревниво сказала:
— Жить будешь со всеми младшими женами, и есть будешь на общей кухне. Глаза у тебя красивые, а так…
Она пожала плечами, не одобряя странного вкуса своего супруга. Да что с него возьмешь — пророк он и есть пророк. Не от мира сего…
А еще через неделю Мухаммад привел в дом Фаиду. На следующий день, полоская в проточной канаве белье, девушки неожиданно для себя заговорили на иврите, а потом перешли на русский. Фаиду звали Фаней и прибыла она в Мекку из того же, 2026 года, с целью спасти Израиль.
Обе понятия не имели, как это сделать.
* * *
Всего у пророка, по подсчетам Ирины, было сорок две младшие жены и, чтобы содержать это многочисленное семейство (а еще дети!), Мухаммад вынужден был трудиться в своей мастерской, куда женщинам вход был заказан. Да Иру процесс трудовой деятельности пророка и не интересовал ни в малейшей степени.
Врагов у пророка было много. А он, к тому же, и сам нарывался на неприятности, проповедуя идею единого Бога, которого он называл Аллахом, вопреки убеждениям всего местного населения, привыкшего молиться двум десяткам разных богов, имен которых Ира не старалась запомнить. Из чисто практически соображения единый Аллах был лучше сонма богов со странными именами.
Фаня рассказала Ире о том, как она попала в массажный кабинет, и ее история заставила Иру поплакать. Фаня, бедняжка, вовсе не любила мужчин. Она приехала в Израиль, когда ее квартиру в Чирчике сожгли националисты, пригрозив, что сожгут и ее, если она не уберется подальше. Фаня убралась. А в Израиле — обычное дело, ни работы, ни жилья приличного, приставания тучных, как дойные коровы, мужиков, и никакого просвета. Двадцать первый век, а живешь как в девятнадцатом. Или вообще в первом. Если уж приходится, — решила Фаня, — то лучше за приличные деньги, чем просто так. И стала девушкой по сопровождению — во-время, кстати, еще месяц, и ее не взяли бы по причине профнепригодности, никайон, сами понимаете, женщину не красит…
А тут раввин со своим предложением. Фаня готова была бежать куда угодно. В седьмой век? Пусть в седьмой. В Мекку? Пусть в Мекку. Да еще с таинственным заданием. И она почувствовала себя разведчицей в арабском тылу. Этакой Матой Хари.
Офра Мизрахи появилась в гареме пророка еще две недели спустя. Бойкая и сообразительная, коренная израильтянка и путана по призванию, она сразу выделила среди мухаммадовых жен Иру с Фаней и после первой ночи с пророком заставила девушек рассказать о себе все, что было, и желательно, чего еще не было. Русского она не знала, но иврит понимала с полуслова, а арабским пользовалась как родным — учила в школе.
— Здесь я Зибейда, — со смехом сказала Офра. — А рав такой оригинал, ни разу даже не… с вами тоже? Вот, что значит — праведник!
А через два дня прибыла Хая Дотан, и стало еще веселее.
* * *
Пророк призвал к себе младшую жену свою, Хаттубу, в неурочный час. Было раннее утро, и Ира только-только проснулась, лежала, глядя в потолок и думала странную философскую думу: чем араб седьмого века отличается от еврея века двадцать первого? Да ничем, по большому счету. Все они хороши, если не говорят о Боге или политике.
С вечера, Ира слышала это от Хадиджи, а Офра подтвердила, Мухаммад впал в экстаз, бился в конвульсиях, кричал — верный, по словам старшей жены, признак того, что посетил опять пророка ангел Джабраил.
— Наверно, он возьмет кого-то из вас, — сказала Хадиджа Ире, Офре и Фане, собрав их вместе. — Вы новенькие, и он вас любит. Постарайтесь, чтобы ему было хорошо. Посещая Мухаммада, ангел Джабраил читает ему от имени Аллаха суры из священной книги Корана. Но любимый муж мой, придя в себя, не помнит ни одного слова!
— Бедняга, — вздохнула Офра, искренне пожалев Мухаммада. А Ира подумала: «Если он ни черта не запоминает из того, что болтает этот Джабраил, то что же тогда он записывает с свой Коран?» Она не задала этого вопроса вслух, но ответ, тем не менее, получила.
— Любимый муж мой Мухаммад, — продолжала Хадиджа, — после разговора с ангелом всегда берет женщину. О, величие Аллаха! Только он, единственный и всемогущий, мог придумать столь утонченный способ — ведь под видом Джабраила к Мухаммаду мог явиться сам дьявол. Как узнать, как отличить? И сказал Аллах: возьми женщину, спи с ней, и если потом, отлив семя свое, ты не вспомнишь слов посланника, то знай — то был дьявол. А если, познав наслаждение, ты вспомнишь сказанные им слова, немедленно повтори их, запомни и возвести всем, ибо это истинные слова Аллаха твоего.
— Записал бы сразу, и все дела, — пробормотала Фаня, а Ира прыснула: она-то знала, что Мухаммад был не силен в грамоте.
Речь Хадиджи открыла Ире глаза. Теперь она знала, что имел в виду рав, утверждая, что ей, Ирине Лещинской, предстоит спасти Израиль.
* * *
Мухаммад был очень плох. Собственно, как мужчина он никуда не годился. Естественно: человек только что пережил припадок. Что там ему виделось, Ира не знала, но что может привидеться эпилептику? Как могла, она постаралась привести Мухаммада в рабочее состояние, она умела растормошить даже паралитика, и пророк воспрянул телом и духом, и в результате излил-таки семя, как советовал Аллах, и все время повторял в полуэкстазе слова, то ли сказанные ангелом Джабраилом, то ли просто явившиеся в бреду:
— И убей их… потому что… евреи неугодны… нечистые… недостойны жизни… находи их везде… по всему миру… и убей… убей…
Не хватало, чтобы это стало текстом в Коране! У Иры душа ушла в пятки: что, если проклятый ангел шепнет Мухаммаду, что и она еврейка, и вообще чуть ли полгарема у пророка — из публичных домов Тель-Авива? Он должен забыть этот текст. Должен — хорошо сказать.
И сделать тоже просто, — решила Ира. Она была профессионалкой. Когда Мухаммад, выжатый досуха, откинулся на подушках, он не помнил не только слов Джабраила, но даже имя свое, наверное, мог назвать с третьего захода.
