Таким образом, поскольку он все еще в бизнесе и, судя по внешним признакам, дела его идут очень хорошо, хозяин этого магазина не зависит от сотрудников ОЧ на другой стороне улицы. Значит, должно продаваться достаточно много товара — за счет покупателей, которые не только не возражают против преждевсевизма продавца, но и готовы отказаться от интересных новых разработок и более низких цен на бытовые товары, производимые по технологиям Первачей.
«Следовательно, вполне вероятно — если судить на основании этого совершенно случайного, но в высшей степени показательного примера, — что газеты, которые я читаю, лгут, а социоэкономисты, которые на меня работают, некомпетентны. Очень возможно, что потребители — то есть единственная часть населения, которая меня хоть как-то интересует — в целом начинают менять точку зрения, что в конечном итоге отразится на их покупательских ориентациях».
Возможно, вся экономика ОЧ сейчас находится в самом начале долгого соскальзывания к диктату «Человечества прежде всего», в безопасную зону фанатичной слепоты, границы которой определяют люди вроде Вандермеера Демпси. Ростовщическая, спекулятивная экономика Римской империи совершила аналогичную метаморфозу в течение гораздо более долгого исторического периода два тысячелетия тому назад, и всего за три века мир стал статичным и непредприимчивым, когда банковское дело считалось греховным занятием, а богатство, полученное не по наследству, — непристойным и позорным.
Между тем, возможно, люди уже начали судить о промышленных товарах с точки зрения морали, а не их полезности, понял Хебстер, — и смутные догадки стали бесстрастно выстраиваться, формируя окончательный вывод. Он припомнил объемистую папку с блестящими объяснениями, полученную на прошлой неделе из Отдела исследования рынка, относительно неожиданного неприятия потребителями новой посуды «Эвваклин». Он не придал значения тщательно обоснованному тезису о том, что женщины подсознательно ассоциируют название продукта с некоей Катрин Эввакиос, которая недавно появилась на первых страницах всех таблоидов мира благодаря тому, что перерезала горло хлебным ножом пятерым своим детям и двум любовникам. Тогда Хебстер лишь улыбнулся и зевнул, изучив первую разноцветную диаграмму этого опуса.
— Вероятно, не более чем обычная подозрительность домохозяек в отношении радикально новой идеи, — пробормотал он. — После того как они годами мыли посуду, им говорят, что больше этого делать не нужно! Женщина не в силах поверить, что ее тарелка «Эвваклин» останется точно такой же, как раньше, если удалить тончайшую пленку молекул после еды. Надо бы несколько заострить внимание на образовательном аспекте — возможно, провести аналогию с отмершими молекулами, которые кожа теряет под душем.
Он сделал несколько замечаний на полях и передал эту проблему в не знающий покоя Отдел рекламы.
Однако затем последовал сезонный спад продажи мебели — приблизительно на месяц раньше обычного срока. Удивительное отсутствие интереса к стулу «хебстер» — изделию, которое должно было произвести переворот в представлениях человека о том, как нужно сидеть.
Вдруг он припомнил еще более десятка необъяснимых сбоев на рынке, и все они касались товаров широкого потребления. Правильно: любое изменение в покупательских привычках не отражается на тяжелой промышленности по крайней мере в течение года. Станкостроительные заводы почувствуют это быстрее сталелитейных; сталелитейные заводы — раньше обогатительных комбинатов; банки же и крупные инвестиционные компании окажутся теми костями домино, которые упадут последними.
Принимая во внимание, что капитал его компании очень тесно связан с исследованиями и новейшими технологиями, самыми тяжелыми последствиями чреваты даже временные колебания такого рода. «Хебстер секьюритиз» может исчезнуть, как пылинка, сдутая с воротника пальто.
«Далеко идущие размышления о маленькой табачной лавочке... Видно, страх Фунатти перед растущим распространением преждевсегошных настроений заразителен! Если бы только Клеймбохер сумел решить языковую проблему! Если бы мы смогли поговорить с Пришельцами, найти для себя какое-нибудь место в их вселенной. Тогда бы у Преждевсегошников не оказалось никакой политической опоры!»
Хебстер вдруг понял, что очутился в большом неприбранном кабинете, по стенам которого были развешаны карты, и его конвой отдает честь здоровенному, еще более неопрятному, нежели его кабинет, человеку. Незнакомец нетерпеливо махнул, чтобы они опустили руки, и кивком приказал им выйти. Хебстеру он движением руки предложил выбрать, куда сесть. Выбирать предстояло из нескольких крашеных коричневых скамеек, в беспорядке стоявших в комнате.
«П. Браганза» — стилизованными под готические буквами сообщала табличка на столе. У П. Браганзы были длинные, закрученные и потрясающе густые усы. Кроме того, П. Браганзе срочно следовало бы подстричься. Казалось, и он сам, и вся комната просто специально созданы для того, чтобы наносить наиболее острые оскорбления Преждевсегошникам. Принимая во внимание короткие стрижки Преждевсегошников, их чисто выбритые лица, философию «Чистота — почти Человечность», этот кабинет сам по себе был очень неприятен, когда в результате разгона уличной демонстрации он наполнялся сопротивляющимися фанатиками, антисептически чистыми и одетыми с аскетической простотой и аккуратностью.
— Итак, вы озабочены влиянием Преждевсегошников на бизнес?
Хебстер с удивлением взглянул на своего собеседника.
— Нет, я не читаю ваши мысли, — засмеялся Браганза, показав желтые от табака зубы, и махнул в сторону окна рядом с письменным столом. — Я заметил, как вы немного вздрогнули, увидев тот табачный магазинчик. А потом смотрели на нею целых две минуты. Я знаю, о чем вы думали.
— Вы очень наблюдательны, — холодно заметил Хебстер.
Офицер ССК отрицательно затряс головой:
— Нет-нет. Наблюдательность здесь совершенно ни при чем. Я догадался, о чем вы думаете, потому что сижу здесь, день за днем смотрю на эту лавчонку и думаю точно то же самое. «Браганза, — говорю я себе, — это конец твоей работе. Это конец просвещенному мировому правительству. Вон там, в витрине табачного киоска».
Несколько секунд он взирал на свой заваленный всяким хламом стол.
Хебстер инстинктивно насторожился: в воздухе запахло торговлей. Он понял, что этот человек занят непривычным делом — подыскивает тему, чтобы начать разговор. Хебстер ощутил в животе холодок страха. Зачем высокопоставленному должностному лицу ССК, чья власть была почти что выше закона и уж наверняка больше, чем у правительств, пытаться с ним торговаться?
