Адмирал досадливо кинул взгляд на часы. Не планировал, видимо, продолжительный разговор. Тем не менее, пересел из-за своего стола за стол совещательный и, глядя прямо в глаза Севе, начал:
— Мы выбрали вас, Всеволод Кириллович, по той простой причине, что ваша кандидатура является оптимальной для выполнения задачи государственной важности. Ни для кого не является секретом, что после распада Советского Союза многие разработки спецслужб попали в руки криминала. Мало того, отдельные специалисты, а порой и целые творческие коллективы начали принимать заказы на разработки, которые должны составлять государственную тайну, и от подозрительных личностей и от иностранных заказчиков. В настоящее время нас чрезвычайно беспокоит ситуация в одном научно-исследовательском институте. Ваша задача на первом этапе: внедриться в этот институт в качестве сотрудника. На это вам дается пять месяцев. Легенда следующая: при прохождении медкомиссии вас признали ограниченно годным, и вы отправились в Соловейск по распределению. Дальнейшие инструкции получите позже. Детали проведения операции вам объяснит Александр Владимирович. Вопросы есть?
Вот так. С места в карьер. Как в плохом кино о разведчиках времен Великой Отечественной: «Немецкий хорошо знаете? Нет? Ничего — подучите, и — за линию фронта. Вас встретит человек, который спросит: «Не продаете ли Вы славянский шкаф?» — это пароль. Отзыв: «Уже продан». Он выправит Вам документы. Внедритесь в штаб генерала Гудериана. Дальнейшие инструкции — потом».
Фантастмогория! Он, Сева — разведчик! Скажи кому — решит, что у парня съехала крыша. Или просто плоховато с чувством юмора.
А адмирал ждет ответа, имеются ли у него вопросы.
— Никак нет! — гаркнул Всеволод, вживаясь в новую роль. Хотя вопросы, конечно же, имелись.
Капитан второго ранга в это время мысленно комментировал, сам для себя, фразу адмирала об оптимальной кандидатуре Всеволода Юрина: «Конечно оптимальная, а как же иначе? Столько кандидатур перелопатили, пока выбрали троих. И потом вели за ними наблюдение, психологический портрет составляли. Коллег из других служб просили подключиться, у каждого из кандидатов в школьных-институтских друзьях человек по пять-семь работало на «органы» в той или иной степени, каждый объективочку подробную написал, вроде бы для проверки собственной продвинутости в проработке психологического портрета. И в итоге именно Юрина решили задействовать в операции, как человека с наиболее предсказуемой, а значит управляемой, реакцией на внешние воздействия. Вот, собственно, и всё, что понимается под «оптимальной кандидатурой».
Из адмиральской «каюты» Всеволод вышел чуть не строевым шагом.
— Расслабься, Сева, — посоветовал капвторранг. — Напрягать тебя станут завтра. Обучим необходимым рефлексам и, — будто бы по распределению, — в Соловейск. Мудрят там чего-то наши академики. Может, западные разведки к ним подкатывают. Хотя, это вряд ли. А вот криминал… Этот вполне может. На первом этапе нас именно воровские авторитеты интересуют, понятно? А чтобы ты себя вел органично, и не раскрылся, мы тебя замаскируем.
— Так вроде уже. Я же, как молодой специалист туда поеду?
— Ну, что ты. Это я про другую маскировку. Ты временно забудешь и про все, что здесь говорилось, и чему тебя обучат. На уровне рефлексов, повторяю, будешь действовать. И никто даже не заметит, что у тебя из памяти месяц пропал. Наши спецы посильней тех академиков будут. А вспомнишь всё… Ну, хотя бы по кодовой фразе: «Лейтенант Юрин, доложите обстановку!»
8
Лейтенант Юрин вытянулся в струнку.
— Докладываю. Администрация Института заинтересована в его приватизации, которой противилась группа ученых во главе с ныне покойным доктором Солнцевым. Сведений о том, что администрация связана с криминалитетом, у меня нет.
— Видите, товарищ майор, все обстоит именно так, как мои подчиненные вам и обрисовали, — бросил директор снисходительно. — Зря Управление вас сюда направило. Вопрос о том, включать или не включать Институт в список подлежащих приватизации, будет решаться в Правительстве России. Это даже не прерогатива министерства.
Присутствующие в кабинете заметно расслабились.
Мезенс покачал головой.
— Филарет Афанасьевич, господь с вами! Меня к вам не Прокуратура направила, Управление! А что касается решения правительства, то оно уже принято. Приватизации Института не будет.
«Силовик» раскрыл папку и протянул директору лист. Что там, Сева разглядеть не мог, ему показалось, что-то типа служебной записки с резолюцией. Неужели Черномырдина? Или самого…
— Что ж, если Борис Николаевич так считает…
Директор вернул бумагу майору. Повернулся к Юрину:
— А вы, молодой человек, раз на военной службе, подавайте заявление об увольнении с завтрашнего дня. Бумагу вам сейчас дадут. Я вам тут же его подпишу.
Из дневника Юрина В.К.
Здравствуй, моя старая добрая общая тетрадь в клеточку. Давненько не брал я тебя в руки. Много воды утекло с тех пор. Столько произошло всего, и плохого, и… очень плохого. Когда-нибудь я обо всем расскажу, посредством твоих страниц, а пока… Извини, дневник, всего писать не могу, — пришлось бы ставить гриф «сов. секретно», — только в общих чертах.
Мезенс, мой новый шеф, сообщил, что проект флотские закрыли. Ну, у нас в стране любят все менять да перекраивать. Так и тут: объединили две спецслужбы. В целях экономии. И меня, конечно, сократили. Это понятно: проку от такого «разведчика»… Ну, не резидента же, какого, увольнять, верно? Майор поблагодарил меня за службу, пообещал позаботиться в дальнейшем, и… подыскал теплое местечко.
Угадай, дневник, где?
Нет, не в Европе, и не в Америке. Не, в России даже… Догадался? Ах, какой ты у меня умный! Именно в ней, становящейся уже родной чертовой Средней Азии. Таджикистан!!
Я горюю?! Не то слово. Был три дня у родителей. Навестил знакомых. Жанку встретил случайно, на улице. «Ах, ах, Севочка! Я так скучала!», «Ничего, — отвечаю, — Алекс тебя утешит». «Что ты, что ты! Только ты!! Единственный!!! Только тебя!». Вот ведь, зараза. Впрочем, сам-то я… Да, ладно, хватит об этом.
Сейчас еду с Московского вокзала. В купе. Почему-то один. Может, кто подсядет?
Какие ощущения? Хорошо, поделюсь.
Человека, чтоб ты знал, мундир меняет. Обычно на молоденьких лейтенантах все сидит как влитое. Еще бы: у них за плечами военное училище, а у некоторых и суворовское, в придачу. А вот на таком вояке как Юрин Всеволод Кириллович, 1973 года рождения, образование высшее техническое, не женат, форма сидит как строевое седло на корове. Одно слово — «пиджак». Еще не успев прибыть в часть, только шагая к вагону поезда, я услыхал это нелестное определение от командира офицерского патруля. Тот с первого взгляда определил мою сословную принадлежность. Даже не спросил документы. Демонстративно. Ему-то что, на самом деле: вот прибудет новобранец к месту постоянной дислокации, пусть там с ним отцы-командиры возятся. Хорошо, хоть честь я ему отдал, как положено: не зря четыре года на военной кафедре дрессировали, и потом, в лагерях, на полуторамесячных сборах.
