Что ж, Земля не обманула моих ожиданий!
Едва я покинул таможню, как все грустные мысли о кукольниках, о свежесломанной руке, о разлуке с Медведем мгновенно улетучились из моей головы. Вслед за грустными мыслями улетучились и все остальные; я мог только глазеть по сторонам с открытым ртом.
Меня обтекала невообразимо густая толпа. Разнообразные фигуры, всевозможные цвета кожи, невообразимо фантастические наряды, шум, гам, ор! Зарябило в глазах, заломило в ушах, голова закружилась. А я-то считал, что меня, Беовульфа Шеффера, бывалого пилота, уже ничем не удивишь, ведь за свою яркую жизнь я навидался всякого! Всякого, но не такого.
В любом уголке освоенного космоса я всегда мог безошибочно узнать коренного жителя какой угодно планеты. Вундерлендец? Аристократа украшает асимметричная борода, простолюдин поспешно уступает вам дорогу. Разбейнос? Летом и зимой у нас бледная кожа, мы высокие, но узкие в кости. Обитатель Джинкса? Там живут приземистые, сильные люди; старушка, здороваясь с тобой, раздавит тебе руку. На Белте все мужчины и женщины носят кособокую стрижку, жителей Мапуты густой красноватый загар делает похожими на индейцев.
Но Земля!
В здешней толпе нельзя было найти двух похожих друг на друга людей. Красные, синие, зеленые, желтые, оранжевые, в клеточку, в полоску. Я говорю и о коже, и о волосах. Я прирос к движущейся дорожке — пусть везет, куда вывезет! — и вертел головой, забыв обо всем на свете.
— Эй!
У девушки было бледно-зеленое лицо, черные, как космос, брови и губы, а волосы, собранные в оранжево-серебряную прическу, напоминали топологический взрыв. Красотка махала мне рукой и что-то кричала, размахивая бумажником… Моим бумажником! Энергично толкаясь, я стал протискиваться к ней, и когда мы оказались почти рядом, она возмущенно воскликнула:
— В вашем бумажнике даже нет адреса! О чем вы думаете, интересно?
— Что-что?
— О! Да вы из другого мира, — девушка резко сбавила тон.
— Ну да!
Я уже почти что ослеп и оглох, а теперь, похоже, еще и охрипну, перекрикивая уличный шум.
— Послушайте, на вашем месте я бы не разгуливала по городу с таким бумажником. Кто-нибудь другой, обшарив ваши карманы, может спохватиться, когда вы уже скроетесь из вида!
— Вы обшарили мои карманы?!
— Разумеется. Вы что же, решили, что я подобрала ваш бумажник? Вот еще, стану я совать руки под все эти каблуки!
— А если я позову копа?
— Копа? — Она весело рассмеялась. — Попробуйте найти хоть одного копа.
Я бросил взгляд в сторону и поспешил вернуться к созерцанию красавицы, боясь, что она убежит. В бумажнике лежали не только все мои наличные, но и чековая книжка Банка Джинкса на двести сорок тысяч — все мое состояние.
— Видите эту толпу? Даже если бы в ней оказался коп, как скоро он сумел бы добраться сюда? Только в Лос-Анджелесе живет шестьдесят четыре миллиона человек, а на всей планете — восемнадцать миллиардов. Наши копы уже давным-давно махнули рукой на карманников и занимаются делами поважнее!
Я не рискнул спросить, какими именно — ловлей убийц, что ли? Но, с другой стороны, если бы в этой толпе кто-нибудь вдруг убил своего соседа, пока к месту происшествия протолкался бы коп, преступник спокойно успел бы выпотрошить свою жертву… Меня вдруг охватило какое-то неуютное чувство, а девушка тем временем проворно извлекла из бумажника деньги и протянула его мне.
— Купите себе новый, да поскорее, — жизнерадостно посоветовала она. — Чтобы там был указан ваш земной адрес. Следующий, кто вытащит бумажник у вас из кармана, вынет оттуда деньги и бросит его в ближайший почтовый ящик — без проблем. Иначе вы лишитесь чековой книжки, документов — всего! Желаю вам приятных развлечений на Земле!
Она сунула двести с лишним купюр за пазуху и одарила меня прощальной улыбкой.
— Спасибо! — крикнул я ей вслед.
Я и в самом деле был благодарен зеленолицей, ведь она задержалась для того, чтобы помочь мне… Вместо того, чтобы унести бумажник со всем его содержимым.
— Не за что! — девушка издали помахала рукой и пропала в толпе.
Настороженно оглядываясь по сторонам, я протолкался к ближайшей телепортационной кабине, опустил в прорезь монету и набрал номер Медведя.
Кабина выплюнула меня во внушительных размеров вестибюле, сквозь прозрачную стену которого виднелось голубое небо и кудрявые облака.
Подойдя к окну, я невольно охнул и сделал шаг назад: Медведь жил на горе. Крутой утес был высотой примерно в милю.
Кроме огромного окна, вестибюль украшали видеофон в полстены и сверкающая двухстворчатая дверь, по-видимому, из полированной стекломеди. Я догадывался, что Медведь не бедствует, но это было уже чересчур. Может быть, лучше уйти? Мои колебания прервал вспыхнувший экран, на котором появился Медведь во всем своем бородато-лохматом великолепии.
— Ага, передумал!
— Ты не говорил мне, что так богат!
— А ты спрашивал? Подожди, я сейчас выйду… Значит, все-таки решил позволить мне быть твоим гидом?
— Да. Боюсь ходить по Земле один! — Я попытался вложить в свои слова максимум иронии, но, видно, Медведь уловил в моем голосе некий надрыв, потому что взгляд его стал более внимательным.
— Боишься? Почему? Не отвечай, расскажешь потом. — Экран погас.
Дверь с гулким звуком распахнулась — и Медведь втащил меня внутрь, не дав даже раскрыть рта от удивления. Через несколько секунд мне вручили стакан, а гостеприимный хозяин терпеливо ждал моего рассказа.
Пока я делился своими незабываемыми впечатлениями, он громко хохотал. А потом исцелил мое уязвленное самолюбие историей о том, как однажды летом на Гудвилле пытался подняться на поверхность, чтобы подышать свежим воздухом. Теперь пришла моя очередь покатываться со смеху. Медведю дьявольски повезло — его перехватили на полдороге к выходу. Тех, кто выходит на поверхность в сезон ветров, часто находят потом на расстоянии в несколько миль от того места, где они начали свою прогулку. Причем, это не зависит от комплекции.
— И, разумеется, меня обозвали глупым брюхошлепом, — закончил свою исповедь Медведь.
— Тебя это так уязвляет?
— Я знаю себе цену, и цена эта довольно высока, но… Хотелось бы, чтобы среди множества разнообразных впечатлений, которыми уже одарила меня жизнь, было что-нибудь вроде твоего полета к нейтронной звезде. И тогда, если меня снова назовут брюхошлепом, я загоню своего собеседника в угол повествованием о том, чего он никогда в жизни не видел. Чего не видел и не знает никто на свете — никто, кроме меня. Понимаешь?
